Полуденные врата - [7]

Внезапно дверь, открывавшаяся наружу, распахнулась, да так, что я едва устоял на ногах. Кто-то схватил мою взметнувшуюся руку и потащил к себе. Беспомощный, я ввалился внутрь, в темноту, и дверь за мной с грохотом захлопнулась.

Я оперся о неё спиной, тяжело дыша в потемках. Послышался звук поворачиваемого ключа, громко щелкнули засовы – верхний и нижний, потом наступила тишина. Я прислушивался и ждал, что в оцинкованную дверь последует толчок или загадочное царапанье. Но все было тихо. Вдруг длинные ногти проехались по моей руке, я вздрогнул, но пальцы были явно женскими, и они потянули меня прочь от двери. Я очутился в непроглядно темном коридоре, теплый воздух в нем хранил тяжелый сладковатый аромат духов, а под ногами угадывались мягкие соломенные циновки. Впереди узкие светлые щели обрисовывали приоткрытую дверь, и рука, сжимавшая мою, влекла меня туда. Блеснуло тонкое запястье, дверь отошла в сторону. На фоне слабого розового света возник стройный силуэт, и меня молча втащили в комнату.

Дверь тихо закрылась, и над ней, прошелестев, спустился занавес из бусин. А комната…

Я вгляделся. Комната была с низким потолком, бедная, чересчур пестро украшенная, как дешевый китайский ресторан, с пластмассовой покрытой лаком «лепниной» и отстающими от стен бамбуковыми обоями. Правда, такую «лепнину», равно как и картины, что тут висели, ни в один приличный китайский ресторан не допустили бы – это было очевидно. Тяжелые благовония заглушали слабый зверушечий запах, смешанный с мускусным запахом гниения.

– Здесь ты в безопасности, – проговорил тихий голос. – Можешь не бояться никаких преследователей. Не хочешь ли присесть и отдохнуть?

Всё это было произнесено на превосходном английском, с чуть заметным оттенком восточного стаккато. Я повернулся, но то, что я хотел сказать в ответ, замерло у меня на губах. Она оказалась поразительно хороша собой, но этого было мало. Вероятно, она прочла по губам имя, которое я чуть было не выговорил, – сделав странно витиеватый, вежливый жест рукой, она поклонилась мне в пояс. От этого я и вовсе лишился дара речи. На секунду мне показалось, что я вызвал к жизни часть прошлого, словно нежный призрак моих студенческих дней явился выручить меня из беды.

Нежное восточное лицо. Нежное, но властное, правда, цвет кожи был светло-медовый, как у загорелых европейцев, а грива волос, обрамляющих это лицо, – светло-пепельная и ровная от корней до кончиков, того удивительного оттенка, который ясно говорил, что краска тут ни при чем. Даже сильные гибкие плечи и мягкие округлости под накидкой из батика свидетельствовали о странном смешении восточных и западных черт – они были необычны, прекрасны и влекущи. Словно передо мной снова стояла девушка, которую я когда-то знал, почти сумел полюбить и давно бросил по причинам, признать которые не желал даже сейчас. Девушка, чье имя (а может, это была лишь однофамилица) сразу бросилось мне в глаза в списках участников «проекта, связанного с островом Бали». Оно-то ведь и втянуло меня в это безумное предприятие.

Но хотя у меня в голове не укладывалось, что кто-то может до такой степени походить на нее, – всё же это была не Джеки. Но девушка, похожая на неё до того, что совершенно потрясла меня, отбросила назад, в прошлое – на сколько? – лет на пятнадцать, шестнадцать, растревожила во мне кровь, затруднила дыхание, сковала горло. Будоражащая, влекущая – и всё-таки не Джеки. У этой лицо было чуть смуглее, черты мельче, четче, китайского в них было меньше, европейского почти ничего. Но и к тайской народности отнести её было трудно. В её ласковых глазах светился острый ум, однако когда она поклонилась, под одеянием, которое её покрывало или, скорее, открывало, я увидел, что на ней черное бикини, бывшее униформой для всех девушек, обслуживающих бары Бангкока. Она повторила свое приглашение, и я наконец обрел голос:

– Очень вам благодарен. Очень любезно с вашей стороны. – Мой ответ казался напыщенным и нелепым. – Ведь вы меня спасли. За нами гнались какие-то… головорезы с ножами, а потом…

Что было потом, я не мог ей объяснить, так как и сам не понимал, что это было.

Она ласковым жестом остановила меня.

– Я рада. На этих улицах, случается, находят убитых. Я рада, что сумела тебе помочь. Может быть, всё-таки присядешь? Что будешь пить? Виски?

Только тут я заметил, как дрожат у меня ноги. Я прислонил меч к стене, она на него даже не взглянула.

– Виски? Спасибо! Выпью с удовольствием.

Она улыбнулась и, держа меня за руку, подвела к старенькой тростниковой кушетке, над которой висела картина в якобы золоченой раме. Светящимися красками на черном бархате была изображена альковная сцена. Картина являла собой типичную имитацию классического китайского искусства – эротическая иллюстрация в духе династии Мин, но обнаженным фигурам были приданы сугубо современные, даже западные, черты, и выписаны они были очень тщательно. Мужчина и три женщины застыли в таком немыслимом переплетении рук, ног, голов и бедер, что оно казалось вряд ли осуществимым, не говоря уже о том, что едва ли могло быть приятным.