Полуденные сны - [33]

Она по одному доставала из шкафа свои платья, с холодным высокомерием шла через всю комнату мимо Васи к чемодану, затем возвращалась обратно. Когда она прошла к чемодану в седьмой или восьмой раз, неся в руках перламутровую коробочку с подаренными ей родителями в день свадьбы старинными изумрудными серьгами, Вася не выдержал.

— Ну, хватит, Танюш, — попросил он, — ну что ты так вскинулась? Какой дурак, скажи, станет ждать, беречь для тебя начальственное кресло? И ты знала, когда согласилась ехать сюда, и я знал, что оно уплывает от нас.

— Знали мы по-разному! — приняла вызов Татьяна Романовна, принесла и демонстративно положила в чемодан зонтик.

— Я больной человек, у меня давление, у меня весь отдых насмарку пойдет, — пожаловался Вася, глубоко вздохнув об отсутствующем Тимошке, и на всякий случай изобразил на лице страдание.

Татьяна Романовна принесла и непримиримо швырнула в чемодан свой новый, еще не просохший после утреннего моря купальник.

— Боже мой, как ску-у-учно! — с тоской протянул Вася. — Ну сколько, скажи, можно обсасывать одно и то же?

Что тебе далась эта лаборатория? Ты ведь знаешь, я, по сути дела, руковожу постановкой эксперимента. Они же все вокруг меня вертятся…

— Вот, вот! — с готовностью подхватила Татьяна Романовна. — «Главный теоретик»! Только такой единицы в нашем институте не существует! Ты просто дойная корова, и все, кому не лень, тебя доят! Кобыш — не Морозов, он себя покажет. Ты у него попляшешь на горячей сковороде. А когда кончит тебя потрошить, задвинет куда-нибудь…

— Подожди, подожди, — остановил Вася ее обидные прогнозы. — А где это куда-нибудь?

— Куда весь отработанный бесполезный балласт списывают.

— Танюш, ну ладно, ну, я бесполезный, я балласт, ноты ведь у меня полезная, активная, будешь представлять нашу фирму в единственном числе, глядишь, нива науки не заглохнет…

В ответ в чемодан полетело все подряд: тапочки, пудреница, обшитая кожей походная шкатулка с пуговицами, нитками, иголками и прочей женской мелочью, последними в чемодан шлепнулись розовые ласты.

— Мои! мои! — отчаянно запротестовал Вася.

Татьяна Романовна злобно выбросила ласты в угол и захлопнула чемодан. Крышка и не думала закрываться, тогда Татьяна Романовна с ожесточением села на чемодан, ножка столика хрустнула, затрещала, и Татьяна Романовна, ойкнув, вместе с чемоданом оказалась на полу. Вася бросился к ней помочь, Татьяна Романовна оттолкнула его и принялась прилаживать сломанную ножку.

— Ну вот, столик теперь сломался, — беспомощно пожаловалась она. Придется за починку платить… Ах, оставь, пожалуйста! — Вася, завладевший ее руками, рук, однако, не освободил, Татьяна Романовна беззвучно засмеялась, слегка раздувая тонкие ноздри, и сама поцеловала Васю, они неожиданно и бурно, как это случалось и раньше, помирились.

Близоруко щурясь, Татьяна Романовна задумчиво глядела в сгустившуюся синеву окна, а Вася методично доставал из чемодана и развешивал на плечики в шкаф ее платья, затем неторопливо починил столик и, чтобы было совсем незаметно, придвинул его вплотную к стене. К Васе постепенно возвращалось прежнее состояние спокойной уверенности и силы. Татьяна Романовна с улыбкой следила за высокой, чуть сутуловатой, сильной фигурой Васи, глядя на его загорелую шею, вдруг ревниво подумала, что он еще совсем молодо смотрится, на тридцать, не больше. «Глупости! — рассердилась на себя Татьяна Романовна. — Баба!» И все-таки, порывисто вскочив, она подошла к Васе и на всякий случай, утверждая свою власть над ним, хозяйски поцеловала его рази другой.

Наутро, прихватив с собой хлеба, вареных яиц и колбасы, две бутылки воды, они, едва-едва стало светать, были уже в горах, Татьяна Романовна и особенно Вася любили эти ранние вылазки. Вначале они часто, через сорок пятьдесят метров, отдыхали, затем дыхание уравновесилось, и они, не останавливаясь, добрались до первой смотровой площадки, расположенной довольно высоко и увенчанной старой беседкой, сложенной из грубого, крепкого камня. Хватая раскрытым ртом прохладный горный воздух, Вася выпрямился, оглянулся и обо всем на свете забыл. Он почувствовал у себя на шее учащенное, горячее дыхание Татьяны Романовны, положил ей руку на узкие знакомые плечи и ободряюще слегка прижал к себе, глаза у нее потеплели от восхищения. Далеко внизу под ними выгибалась изумрудно-бледная, словно выцветшая, непрерывно меняющая оттенок, отсюда, с высоты, необычно плоская, необъятная чаша моря, сквозь охвативший край неба нежно пламенеющий огонь деловито и неудержимо прорывалось солнце, на самый берег моря, человеческое жилье, примостившееся узкой полосой вдоль морского берега, отделяя от Васи с Татьяной Романовной сплошной веселый туман, он полз вверх стеной, и Вася не мог определить, появился ли он только что, как это бывает в горах, или они, поднимаясь вверх, прошли сквозь него, не обратив внимания. Васю несколько встревожил туман, но небо было совершенно чистым, воздух неподвижным, все замерло, затаило дыхание в этот час, и в сердце тоже проникла разлитая вокруг тишина и тайна.

— Боже мой, а мы все куда-то мчимся, что-то наверстываем, суетимся, неожиданно высказала Татьяна Романовна мысль, владевшую ими обоими, и Вася даже слегка отодвинулся от нее.