Полтора квадратных метра - [14]

Полубояринов понял это по-своему. Ему не по душе пришлось, что в зубной кабинет к нему прислали молодого специалиста, и он всяческими путями стал его выживать. Я, мол, инвалид, и условия мне нужны особые. Но, к его немалому удивлению, случилась осечка – молодого специалиста поддержали, а Полубояринова уволили.

Вскоре он еще раз убедился, что в социалистическом обществе не дадут пропасть человеку, не оставят его один на один со своей бедой. Из области, куда он послал жалобу, позвонили в больницу и, обратите внимание, не потребовали, ибо для этого не было никаких оснований, а попросили принять Полубояринова на работу. И его приняли.

Ненадолго он притих. Но вскоре опять принялся за старое. Прикидываясь неким правдолюбцем, Полубояринов строчит письма во все инстанции со своими бредовыми проектами и тем самым треплет государственным людям нервы. То ему, видите ли, мост понадобился через реку, то захотелось торф копать, то у нас луга не там распаханы, то он грязи лечебные открыл в Пупковом болоте. И всех обвиняет в том, что мы якобы не используем ресурсы. Послушаешь товарища Полубояринова, и можно подумать, что мы живем где-нибудь в отсталой Африке. А ведь у самого Полубояринова в квартиру проведен «голубой огонь», то есть газ. Более того, входная дверь по его первому требованию и вопреки существующему положению была обита дерматином за счет домоуправления. Будто и мелочь, а говорит о многом.

Не пора ли товарищу Полубояринову открыть глаза на нашу действительность и поглядеть воочию вокруг себя. Вы же, т.Полубояринов, обливаете все грязью… Что же касается вашего общественного лица и ваших целей, то они вполне понятны каждому, после того как вы захватили полтора квадратных метра чужой жилплощади. Виктор Сморчков».

– Подлец! – сказал Павел Семенович, засовывая газету в карман.

– А ты дурак! Его же Федулеев к нам подослал. С целью!

– Откуда ты знаешь?

– Бона, секрет какой. Это он мне за приемник отомстил.

Надо сказать, что Федулеев три года назад отдыхал на Рижском взморье и купил там «Спидолу» за счет редакции. Но приемник оставил у себя. Этим летом он принес в редакцию паспорт и сказал, что приемник испортился, спишите, мол, его. Создали комиссию, акт составили, расписались. Федулеев утвердил его и передал Марии Ивановне. «Спишите с баланса». – «Не могу, срок не вышел». – «Он разбился». – «Извиняюсь, но акт на разбивку надо составлять отдельно. И разбитый приемник приложите…» Федулеев тяжко засопел. «Что ж я вам, черепки хранить буду?» – «Дак ведь порядок установлен». – «А мое указание для вас не порядок?» Мария Ивановна в тот раз уступила, но Федулеев долгое время был с ней сух и неразговорчив.

– И Федулеев твой подлец, – сказал Павел Семенович.

– Он и мотоцикл хочет присвоить таким же макаром. Но, будь спокоен, этот номер у него не пройдет.

– Плевать мне на ваш мотоцикл! Мне оправдаться надо, иначе жизни не будет.

– А я о чем говорю? – Мария Ивановна вскочила с кресла. – Иди сейчас же в местком к себе и проси, чтоб опровержение дали.

Председателем больничного месткома был старый доктор Долбежов. Он принимал больных в амбулатории.

– Николай Илларионович, помогите! Меня оклеветали, – сказал, входя в кабинет доктора, Павел Семенович.

– Бота, вота, нашел чему дивиться, – забубнил глуховатым баском Долбежов. – Собака лает – ветер уносит.

– Меня не просто так, а через газету.

– Эка невидаль твоя газета. Где она?

Павел Семенович отчеркнул карандашом то место, где было написано про его увольнение из больницы. Долбежов прочел:

– Ничего особенного. Обыкновенная брехня.

– Брехня-то на мою личность, Николай Илларионович.

– Э-э, голубчик! Мало ли что вынесли наши личности. А это сущие пустяки.

– Ну, этого я не ожидал от вас! – Павел Семенович как-то оторопело глядел на старого доктора. – Вы не хотите мне помочь?

– Чем я могу вам помочь? – с огорчением сказал доктор.

– Как чем? Пойдем к редактору, скажем, что это ложь. Потребуем опровержения.

– И вы полагаете, нас послушают?

– Мы докажем! Документы с собой возьмем. Ну, я прошу вас, Николай Илларионович!

Доктор как-то грустно улыбнулся, снял халат, надел серый полотняный пиджачок с мятыми лацканами, натянул старомодный белый картуз с высоким околышем, палку суковатую взял.

– Пошли!

Они прихватили с собой старую выписку из решения ЦК профсоюза медработников о восстановлении Полубояринова на работе и двинулись в редакцию. Доктор шел насупившись – козырек на глаза, палку ставил твердо, прямой, как аршин проглотил. Сбоку, чуть поодаль, вихлял плечами, припадая на левую ногу, Павел Семенович и говорил, говорил без умолку:

– Тут главное дело не в том, большая обида или малая. Спуску давать нельзя, вот в чем принцип. Ежели ты видишь несправедливость и миришься в душе своей, ты как бы в роли некоего соучастника находишься. Это вроде греха: не страшен грех, совершенный перед богом, а страшно, когда не замечают его. Грешить греши, да раскаивайся. Ведь дурной пример заразителен. Иной начнет дубье ломать и вот похваляется перед честным народом: «Сторонись, не то голоса лишу!» Тут бы сгрудиться всем, цап-царап его, милака! Да на видное местечко, за ушко, за ушко: «А ну-ка, держи ответ перед народом. Почто превышаешь?» Но не тут-то было… Он за дубину, а мы в кусты. Иной любитель, глядя на эту разгульную картину, возьмет дубину еще потяжельше. «Ты так их глушишь, а я эдак умею. Еще похлеще тебя…» А мы возле подворотни да под забором про закон толкуем – превышают, мол. Эх, наро-од!