Полтора года - [37]

Надо сказать, наши питомицы отлично ориентируются в разнообразных житейских ситуациях. Вероятно, к этому их приучила прежняя, доучилищная жизнь, где порой приходилось мгновенно приспосабливаться к меняющимся жизненным обстоятельствам.

Как относятся к Е. Д. в коллективе? Технические работники — с нежностью. Она рада помочь каждому и действительно помогает. Когда у нашей поварихи затопило квартиру, она забрала ее к себе вместе с детьми, и они жили у нее, покуда не закончился ремонт. Случаев в этом роде много. Не сомневаюсь, что она хорошая жена и хорошая мать. Только если дети — обыкновенные нормальные дети. Для Майки или для Тамары она была бы плохой матерью. Для них хорошей матерью был бы Сухомлинский.

Но вот смотреть на нее во время наших совещаний для меня просто мученье. Решается какой-нибудь спорный вопрос, надо определить свою позицию. Глаза у нее бегают, она боится попасть впросак. Голосуют. Как нерешительно поднимается ее рука. И опускается. Она не может решить, чью сторону принять…

Какое это несчастье — неправильно выбрать! Портится характер, портится, гибнет жизнь. Со мной такое непременно случилось бы, не сбеги я вовремя из аспирантуры. Другой вопрос: нашла ли я свое? Иногда мне кажется: да, да, именно это, только это! Так ли на самом деле? Не знаю. Все еще не знаю. В одном только уверена: то, что сбежала, — правильно. Иначе плохо пришлось бы не только мне, но и моему дорогому мужу. Тогда я пыталась его этим утешить.

— Димочка, — говорила я, — если я останусь в аспирантуре, ты на этом определенно прогадаешь. Я в конце концов высижу свою ученую степень, но у меня испортится характер.

— Ты и так не сахар, — сказал он.

Но это от отчаяния. И это неправда: с ним я сахар, я слаще сахара… Но это особая тема. И не для этой тетради.

И я снова возвращаюсь на тихую ночную улицу. Я еще не досказала, чем окончился наш разговор с Е. Д.

— Значит, если бы твоей прекрасной Венере не взбрело сознаться, ты бы так ничего и не пронюхала? — И не дождавшись моего ответа, продолжает: — Меня бы не провели. Ни одна их штука не проходит мимо меня.

Если она и преувеличивает, то ненамного.

Однажды я зачем-то заглянула к ней в группу. Е. Д. сидела за столом, перед ней две вконец растерянные девушки. Я хотела затворить дверь, она поманила меня пальцем: заходи, поучись.

Эти двое задумали побег. Е. Д. при мне очень логично и последовательно приперла их к стене.

— Вот так, — наставительно заключила она. — В следующий раз хорошенько подумайте, прежде чем решитесь обдурить меня. Все ваше тайное у меня вот тут. — И она постучала пальцем по раскрытой ладони.

Девчонки были ошеломлены: о своем, надо сказать, весьма хитроумном плане они не сообщили никому.

Я напомнила ей этот случай.

— Опыт, Ириша, опыт. — Она добродушно засмеялась. — Знаешь, как они меня называют? Экстрасенс. Конечно, Вика, ты знаешь ее — акселератка из Ленинграда. Остальным и не выговорить.

Я вспомнила, что однажды слышала, как одна девочка шепотом предупреждала другую: «Тихо, ты, — Сенса!» Я еще подумала, что это какое-то их жаргонное словцо.

Мне кажется, Е. Д. польщена таким интеллигентным прозвищем.

А интересно, как они между собой называют меня? Не по имени же отчеству. Хорошо бы как-нибудь не очень обидно.

— Да, Ирина Николаевна, — повторила она, — опыт великое дело. Как-нибудь выберем времечко, и я поделюсь с тобой своими личными методами.

— Спасибо, — вежливо сказала я.

А про себя подумала: не хочу! Пусть ты видишь на три аршина под землей, не хочу. Мне не нравится, как ты с ними. И как они с тобой — тоже. Я со своими лучше. И, как мои со мной, мне тоже нравится больше… Да, приходится признать, что если меня что-нибудь и украшает, то никак не скромность. А что касается почти неправдоподобной проницательности моей любимой первой учительницы, скажу честно — не постигаю. И если бы вдруг оказалось, что она действительно наделена этим таинственным даром, это было бы для меня наиболее реальным объяснением ее фантастической прозорливости.

А вот знаешь, Валера, я иногда письмо тебе не на бумаге — в уме пишу. Вот делаю чего-нибудь, а сама все тебе рассказываю. Вот вчера. Мы обои в кабинете клеили. Меня мастеру в помощники дали. Я пришла, а его нет. Пождала, пождала. Тогда говорю: «А зачем мастер, сами мастера». А мы правда дома никого не звали, сами лучше всех оклеивали, я да мама. Директор Борис Федорович спрашивает: «Ручаешься, что не испортишь?» — «Ручаюсь, — говорю. — Только вот чего: чтобы обои красивые были, скучные клеить — засну. И помощницу по моему выбору». — «А какой, — спрашивает, — у тебя выбор?» — «Немую, — говорю, — дайте». Он подумал, смеюсь. «Таську, — говорю, — вот кого». Есть у нас такая — все молчком. Ну ее и дал. Вот покуда клеили, письмо тебе наговорила. Много чего уместилось.

А сейчас зеленую открыла. Думаешь, сюда не найдется? Не бойся, найдется и сюда. Ну вот хоть про Марию Вильямовну.

Мария Вильямовна — это у нас учительница по английскому. Уже старая, на пенсию скоро. За ней каждый день муж приходит, тоже старый старичок. Возьмутся под ручку, идут и все разговаривают, разговаривают, будто еще не наговорились. Девчонки рассказывали, он когда-то балерин был и ее из какой-то заграницы привез. А она уже у нас, в России, учительницей сделалась.