Полтора года - [12]
— А почему же не стала? — спрашиваю.
— Ну как почему, — словно бы удивляется Веля. — У артистов, у них знаете как? То у них репетиция, то спевка, то в театр бежать. А ей ребенка воспитывать.
— У вас в семье есть еще дети?
— Зачем! Меня.
Мы снова шьем.
— Девчонки удивляются, почему она не пишет. А как ей писать! — Веля оглядывается на дверь и говорит шепотом: — Им нельзя писать. Она на секретной работе.
Веле скоро шестнадцать. Я слушаю ее детскую речь — впору двенадцатилетней — и вспоминаю, какой она пришла к нам больше года назад, ее тогдашнюю речь, всю переслоенную мерзкими словечками. И мне кажется, будто она перемахнула через длинную полосу своей жизни и вернулась к себе, той, какая была до того, как бросила школу и присоединилась к ватаге таких же, как она, отбившихся от дому подростков. Впрочем, она рассказывала, там были и совсем взрослые, «лет по двадцать три».
— Я одно лето у бабушки жила, так вовсе от них отстала. А вернулась — снова звать стали. Ну звали и звали.
— А ведь опять позовут.
— А опять — не пойду.
— Ты уверена?
— Так я же перевоспиталась, — удивляется она.
Бо́льшего от нее не добьешься, как ни старайся. Я и не стараюсь. Доброе намерение — это уже много. Но не все. Ах, как не все!
Некоторое время она молчит. Потом возвращается к тому, с чего начала, видно, очень для нее важному.
— А в школе ее, знаете, куда выбрали, мою маму? В родительский комитет, вот куда! Они, когда собираются, все у нее спрашивают, что им делать с ихними детьми.
На некоторое время она замолкает — вдевает нитку в иголку. Я смотрю на нее с великой грустью. Если она и заметит, вряд ли догадается, чем она вызвана, эта моя грусть.
— А сейчас она за границей, — продолжает девочка. — Она мне оттуда джинсики привезет, знаете, такие с кнопками блестящими, а карманы позади. Она мне много чего привозила. И дома у нас все-все заграничное. Зеркало, знаете, какое! Как здесь в клубе — до потолка почти. А стулья, ну точно как у Бориса Федоровича в кабинете.
Она надолго задумывается. Потом говорит:
— Я приеду, скажу: пусть идет в певицы. А что? Мне уже шестнадцать будет с половиной, почти что семнадцать, чего меня воспитывать, правда? И пусть хоть когда поздно приходит. Придет, у меня уже чайник вскипячен, чашки на столе. И никто нам не нужен. Вот пусть кто хочешь стучит — не откроем. Зачем он нам, правда? — Она умолкает. — Вот раньше знаете как? Вот никто не пришел, да? Мы с ней сядем на кровать, в одно одеяло завернемся и сидим поем. Я первым голосом, она вто́рит.
И Веля вдруг запела.
— Мама все песни знает. И что Алла Пугачева. И что Толкунова…
Лицо у нее серьезное, грустное. Что представляется ей в эту минуту? Я говорю, чтобы отвлечь ее:
— А ты не хотела бы выступить на нашем вечере? Спеть что-нибудь?
— Да? — оживилась Веля. — А можно эту? — И она затянула высоким сильным голоском.
В эту минуту дверь отворилась. На пороге стояла Мария Дмитриевна. Веля продолжала:
— Та-ак, — протянула Мария Дмитриевна, когда Веля окончила. — И вы не боитесь за ее голосовые связки? — Она положила на стол пакетик. — Полоскание. Впрочем, в нем, я полагаю, нет надобности.
Она вышла, не пожелав выслушать мои объяснения. Плохо мое дело, вряд ли еще когда-нибудь мне удастся уговорить ее.
Днем я выбрала минутку, зашла в канцелярию и еще раз заглянула в Велину папку.
«…Мать Эвелины Сорокиной, Сорокина М. А., ведет аморальный образ жизни. Дважды подвергалась денежным штрафам: за антисанитарное состояние квартиры и за нахождение в ночное время посторонних лиц. Стоял вопрос о лишении ее родительских прав».
Знаешь, Валера, когда мне в этой тюряге хорошо бывает? Вот вечер настанет, все улягутся, Ирэн от нас уберется, девчонки поворочаются-поворочаются и задрыхнут. А я вспоминать начинаю. Что-нибудь одно выберу и начинаю. Вот, например, как мы с тобой раз в кино шли. По каким улицам. И кто нам встретился. И что сказал. И как солнце светило… Или как один раз у Петуха собрались, у него мать в доме отдыхе была. Кто где за столом сидел. И где ты, и где я… А то парк вспоминать принялась, мы с тобой поджидали кого-то, а потом ты меня с ним послал взять пакет какой-то… И опять по всем дорожкам прошла, скамейку ту увидела — ива до земли ветки свесила, как комнатка зеленая получилась, тетку в панамке, собачку смирную… Нет, про это начала и бросила. Только про хорошее хочу.
Вот вчера песни вспоминать стала. Я такую вспомнить хотела — чтобы как про нас с тобой, и петь ее про себя, чтобы никто не слышал, только ты да я. Знаешь, сколько я песен помню! А такой не вспомнила.
У меня отец очень песни любил. Вот даже, например, по телевизору по одной программе футбол-хоккей, а по другой песни передают, так он непременно на песни переключит. Он всё пластинки покупал. У нас этих пластинок вагон и маленькая тележка! Мама все ругалась, на что деньги переводит, а он все равно покупал. Мы с ним любили, вот мама уйдет, мы проигрыватель включим, я к нему на колени заберусь, и вот сидим слушаем. У нас и цыганские были и какие хочешь. Опера была, «То́ска» называется. Потом, когда он ушел от нас, я на эти пластинки прямо смотреть не могла.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.
Повесть написана и форме дневника. Это раздумья человека 16–17 лет на пороге взрослой жизни. Писательница раскрывает перед нами мир старшеклассников: тут и ожидание любви, и споры о выборе профессии, о мужской чести и женской гордости, и противоречивые отношения с родителями.
Писатель А. Домбровский в небольших рассказах создал образы наиболее крупных представителей философской мысли: от Сократа и Платона до Маркса и Энгельса. Не выходя за границы достоверных фактов, в ряде случаев он прибегает к художественному вымыслу, давая возможность истории заговорить живым языком. Эта научно-художественная книга приобщит юного читателя к философии, способствуя формированию его мировоззрения.
Эта книга — сплав прозы и публицистики, разговор с молодым читателем об острых, спорных проблемах жизни: о романтике и деньгах, о подвиге и хулиганстве, о доброте и равнодушии, о верных друзьях, о любви. Некоторые очерки — своего рода ответы на письма читателей. Их цель — не дать рецепт поведения, а вызвать читателей на размышление, «высечь мыслью ответную мысль».