Полтора года - [11]
Он не был запланирован. У нас ведь есть и запланированные, заранее утвержденные разговоры. Так называемый воспитательный час. Я ничего против него не имею и провожу неукоснительно. Но предпочитаю другое. Те недолгие минуты перед сном, когда я захожу к ним, чтобы попрощаться до завтрашнего дня — и присаживаюсь на край чьей-нибудь кровати.
Вот эти минуты больше всего люблю в целом дне.
Они уже лежат в своих постелях. Почти все в одной и той же позе: одна рука поверх одеяла, все лица повернуты ко мне. И начинается наш вечерний разговор. О самом разном. Однажды даже о комете Галлея. Это Инна решила поразить всех своей образованностью. По случайности — Дима просветил меня на этот счет — я оказалась на высоте. У них вообще сложилось впечатление, что я знаю все на свете. Это мне до сих пор просто везло.
Сегодня вошла к ним и сама еще не знала, задержусь ли или пожелаю им доброй ночи — и до завтра. И тут с чьей-то кровати:
— Ирина Николаевна, а давайте про любовь.
Кто-то хихикнул, так, на всякий случай: ведь неизвестно, как я отнесусь к подобному предложению.
— Ну что ж, — сказала я, — давайте.
Это не было чистым экспромтом. Я уже как-то думала: если о любви, то, пожалуй… андерсеновскую «Русалочку». Тогда я не успела додумать, сомневалась: им, этим отпетым, иные из которых навидались и нахлебались такого, что другой женщине не доведется испытать и за целую женскую жизнь, им — сказку?! Им — эту повесть о чистом самоотвержении, о высокой немоте любви? Как дойдет до них? Дойдет ли? Тогда я не успела решить, а сейчас уже не было времени.
…Я кончила прямой цитатой, словами самого Андерсена: «Она поцеловала его в прекрасный лоб, и бросилась в море, и почувствовала, как тело ее расплывается пеной».
В спальне стояла тишина. Та главная тишина, которую я люблю и ценю превыше всего. Ведь тишина, хотя у нее нет голоса, звучит по-разному. Это была тишина сочувствия, сострадания, сопереживания, тишина полного и глубокого внимания.
Только из дальнего правого угла на меня как будто повевало морозным ветерком враждебности. Венера лежала, укрывшись с головой, повернувшись ко мне спиной. Вся ее поза — отталкивание, неприятие. Я, раз взглянув на нее, запретила себе смотреть в тот угол: на это время ее для меня не будет. Прямо передо мной было детское личико Жанны, она слушала со страстным вниманием, как могут слушать только дети. Дальше — мой командир, Ольга Немирова. С лица постепенно уходило обычное выражение деловитости, она напряженно ждала, что будет дальше. Рядом с Олей Маша, дорогой мой Герасим, она, по-видимому, сказки не знала, таким удивленным, простодушным было ее широкое лицо. За ней Даша, она слушает серьезно, внимательно, так она слушает на уроках.
И даже Тома смотрит на меня в упор своими темными, без искры, глазами.
Где-то в середине разговора дверь приотворилась. В спальню заглянул Б. Ф. Я внутренне вздрогнула, но приказала себе забыть о нем. И, видно, так основательно приказала, что не заметила, как затворилась дверь.
Андерсен еще может выйти мне боком. Вряд ли Б. Ф. пришлась по вкусу эта моя самодеятельность. «Вы, Ирина Николаевна, часом не перепутали? Мы ведь спецПТУ — не детский сад». Конечно, в ответ я могу прочитать ему небольшую популярную лекцию о сказке, в которой сконцентрирован опыт народа. Как-никак я филолог… Лучше бы всего мне промолчать. Но Дашины опасения не на пустом месте родились: тень бедолаги Тихона нет-нет да и провеет над моей головой. Впрочем, Б. Ф. человек непредсказуемый. Вот, например, я никак не ждала, что он вернется к разговору о Венере. А недавно он спрашивает:
— А почему, собственно, вы захотели взять к себе новенькую?
Так как разговор происходил на нейтральной территории — за нашей проходной, мы с ним стояли на автобусной остановке, я позволила себе небольшую вольность.
— Из-за имени. У меня все такие ординарные.
— Ну положим, — сказал он, — а Эвелина, а Жанна. Да и Прасковья по нашим временам в некотором роде экзотика.
И я опять (в который раз!) удивилась. Он помнит все училище, даже мою ничем не примечательную Пашу. И не просто помнит — а кто, откуда, за что прислан, у кого когда кончается срок. И еще много о каждой, чего, может быть, не помню или не знаю я даже о своих… Тут подошел его автобус. И больше он к разговору о Венере не возвращался.
А мне самой, между прочим, стоило бы подумать: а почему, собственно, я выпросила себе Венеру? Никто ведь не навязывал!
Веля, Эвелина.
Запишу разговор с ней. Точно, почти стенографически. Пока его не стерли другие события. А они наплывают и наплывают…
Итак, почти стенограмма.
Мы сидим с ней вдвоем, пришиваем к белью новые метки. У Вели бронхит. Я упросила Марию Дмитриевну, нашего врача, освободить ее на сегодня от школы и производства. М. Д. освобождать не любит. Температура — пожалуйте в изолятор, а нет, извольте работать. Она им не верит. Они и в самом деле отчаянные притворщицы. Но Веля, хотя у нее температуры нет, не притворяется. Я принесла ей из кухни горячего молока, укутала шею шерстяным шарфом. И вот сидим работаем.
— Вот знаете, — говорит она, поднимая голову, — вот есть такая книжка «Слепой музыкант». Это меня оттуда назвали. Там девушка — Эвелина. Моя мама, она знаете сколько книжек прочитала! Наверно, даже нет такой книжки, чтобы не прочитала… А еще — поет. Знаете какой голос! Она певицей могла стать.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.
Повесть написана и форме дневника. Это раздумья человека 16–17 лет на пороге взрослой жизни. Писательница раскрывает перед нами мир старшеклассников: тут и ожидание любви, и споры о выборе профессии, о мужской чести и женской гордости, и противоречивые отношения с родителями.
Писатель А. Домбровский в небольших рассказах создал образы наиболее крупных представителей философской мысли: от Сократа и Платона до Маркса и Энгельса. Не выходя за границы достоверных фактов, в ряде случаев он прибегает к художественному вымыслу, давая возможность истории заговорить живым языком. Эта научно-художественная книга приобщит юного читателя к философии, способствуя формированию его мировоззрения.
Эта книга — сплав прозы и публицистики, разговор с молодым читателем об острых, спорных проблемах жизни: о романтике и деньгах, о подвиге и хулиганстве, о доброте и равнодушии, о верных друзьях, о любви. Некоторые очерки — своего рода ответы на письма читателей. Их цель — не дать рецепт поведения, а вызвать читателей на размышление, «высечь мыслью ответную мысль».