Польский рассказ - [43]

Чакраварти сделал шаг вперед, вытянув перед собой руки…

Сквозь шорох листьев на склоне горы и шум воды до него донеслось глубокое дыхание спящих учеников. Он заглянул в глубь ниши — оба гостя, скорчившись под толстым покрывалом, спали в каменной комнате гуру.

И завтра каждый из них словно таинственное отличие будет носить в сердце образ богини, которая ради него убежала с луны. Он подошел к скале и схватил кувшин. Как хотелось ему смыть глотком вина горький привкус неверия! Поднеся кувшин к губам, он заметил бьющие изнутри красные отблески. У кувшина было выбито дно, и сквозь отверстие сверкало разгоревшееся пламя костра.

Он коснулся лианы, но из нее вытекла лишь капля терпкого сока… Значит, не было и вина.

Вокруг забрызганной родниковой водой скалы валялись измятые листья — недоеденное жаркое…

— Значит, все это неправда, — стонал он, — я голодал, пренебрегал моими верными слугами: зрением, слухом, осязанием, вкусом, обонянием, и они стали мне лгать, как я этого требовал.

Потянул ветерок, слюна йога высохла, бумажный диск отклеился от скалы и упал на землю.

— И для того я отвергнул мир, порвал все связывавшие меня с ним узы, чтобы лгать самому себе, притворяться, будто я могу творить его заново, радоваться ему, как ребенок…

В глубоком отчаянии, не тревожа никого из спящих, он стал спускаться по тропе, ведущей в долину. Он боялся, не потерял ли он в погоне за туманными мечтаниями жену, детей, их любовь.

После года изучения таинств йогов он добился одного — он постиг, что «я» — значит «я». И это «я» совершенно отлично от остального мира, неизменно, несокрушимо. А для людей он умел лишь проникать сквозь стены, если они преграждали ему дорогу.

Спустя несколько дней Чакраварти очутился у собственного дома. Была ночь, светила настоящая луна.

Тень Чакраварти ползла по стене, и вот он всем телом навалился на неподатливые кирпичи. Но стена не расступилась. Напрасно он разбил в кровь себе лоб, пытаясь одолеть преграду.

И вдруг Чакраварти почувствовал нежные объятия жены, приник лицом к ее волосам.

— Это тоже оказалось неправдой, — простонал он, — я не научился даже простому искусству проникать сквозь стены…

— Любимый, — успокаивала его жена, — ты же видишь, что им не разделить нас. Моя любовь открывает перед тобой все двери. Зачем же огорчаться? Остерегайся одного: как бы день за днем не возносились между нами во сто крат худшие стены — невидимые.

И, воссоединенный с нею, он понял: то, что даровано ему судьбой, то, чему завидуют подчас даже боги, — не пыль сандалий.

Он хорошо сделал, что послушался зова, ибо сейчас знал уже наверное, что любовь проникает сквозь стены и для нее не существует преград, если только ее дарят и принимают как бесценное сокровище.

Перевод В. Борисова.

Мирослав Жулавский ПРЕДЧУВСТВИЕ

Зазвонил телефон. Голос в трубке: «Моя фамилия такая-то. Это вам что-нибудь говорит?»

— Нет, — отвечаю. Эта фамилия мне ничего не говорила.

— А может, что-нибудь скажет кличка Славек?

Долгое молчание. Наконец я опомнился.

— Мы должны были встретиться с вами в одиннадцать часов двадцать пятого ноября 1942 года. Нам помешали.

— Да, — ответил я. — Кто-то нам тогда помешал.

После было много разных событий, которые и не упомнишь, но события тех лет помнятся до мельчайших деталей.

— Мне бы хотелось с вами увидеться.

— Приходите.

Он пришел. В его фигуре и лице осталось что-то от юношеского обаяния тех дней, и я без труда узнал старого товарища.

— Вы совершенно не изменились, — сказал он.

Я сказал ему то же самое. Мы оба знали, что это неправда, но в подобных случаях всегда так говорят.

Моя жена принесла нам чай.

— Познакомьтесь, — сказал я. — Собственно говоря, вы уже отчасти знакомы. То, что ты носила в сумке под овощами, предназначалось для него.

— Столько лет… — сказала жена и налила нам чаю.

Потом мы говорили о событиях, которые сегодня уже никого, наверно, по-настоящему не волнуют, но нам казались такими важными, словно произошли вчера.

— Почему вы тогда не пришли? — спросил мой гость.

— Я пришел. Только я пришел на целых пятнадцать минут позже. Подойдя, я встретил Рысю, она глазами дала мне знать, чтобы я не входил. Она была очень бледна. Позднее я узнал от нее про облаву, и как вам не удалось убежать, и как выскользнула она, воспользовавшись замешательством.

— Вам повезло, — сказал он. — Пунктуальность — закон конспирации, но если бы вы его соблюли, попались бы тоже, а это значительно осложнило бы дело. Одного тогда можно было выручить из беды, а двоих нельзя.

Через несколько месяцев моего гостя вырвали из рук гестапо благодаря операции, которая стала легендой подполья.

— Как могло получиться, что они туда вошли? — спросил я.

— Случайность, — ответил мой гость. — И надо же было произойти такому совпадению, что как раз в тот момент пришли реквизировать комнату и что они позвонили в дверь так, как всегда звонили мы. Помните — три коротких звонка. Мы сначала услышали один звонок, а потом еще два, будто кто-то хотел исправить свою ошибку. Я подумал, что это вы, и даже рассердился, потому что до одиннадцати оставалось целых пять минут, а настоящая пунктуальность заключается не только в том, чтобы не опаздывать, но и в том, чтобы не приходить раньше времени. Случайностью было также и то, что вы опоздали: видимо, что-то помешало вам прийти вовремя, хотя с вами такого никогда не случалось.