Польские трупы - [75]

Наилучшие пожелания по случаю твоего сорокалетия. Мы с мамой приготовили тебе подарок. Подойди к окну и посмотри на стоянку.

Целуем — твоя любящая жена и заботливая теща.

Я с удивлением посмотрел на календарь И правда — сегодня четверг, 23 сентября, мой день рождения. Подошел к окну. На стоянке вместо моей «мазды» красовался великолепный «форд мустанг» кремового цвета, шестьдесят восьмого года выпуска.

На глаза навернулись слезы, я ощутил себя обманутым. Ничего никогда не может сделать нормально, всё какие-то секреты, каверзы, — снова выставила меня идиотом! Я был совершенно раздавлен — взбешен и раздавлен. Теперь я уже не был жертвой, я был убийцей и, как у нас в семье заведено, опять обязан был страдать от чувства вины. Наверное, я бы окончательно расклеился, но тут зазвонил телефон.

— Желаю всего наилучшего! Ну как подарок, понравился, ты же всегда хотел иметь такую модель?

— Да, это машина моей мечты. Совершенно не ожидал… просто чудо, спасибо, мама!

— К сорока годам мужчина должен воплотить свои мечты в жизнь, и хорошо, когда рядом есть тот, кто ему в этом помогает.

— Еще раз спасибо.

— Жду вас сегодня вечером к ужину. А сейчас заканчиваю разговор, и так уже опоздала.

— Непременно будем, мама.

Я не сразу отнял трубку от уха, словно вместо гудков ожидал услышать, как теща успеет напоследок ввернуть своим приторным тоном, что будет салат с кукурузой. Она прекрасно знает, что я терпеть не могу кукурузу.

Я взял ключи и пошел на стоянку. Это была действительно великолепная машина (ограниченная серия) — она сверкала новым лаком, будто только что сошла с конвейера. Салон был отделан деревом и красной кожей. Я опустился на сиденье. Не хотелось шевелиться, я помедлил, потом мягко коснулся руля. Внезапно на меня накатила волна сомнений, я почувствовал сожаление и грусть. Вдруг в действительности всё совсем не так, как мне мерещилось? Вдруг это во мне не было любви, и я поддался паранойе? Ведь она постоянно была рядом, спала со мной в одной постели, кормила завтраком, покупала мне подарки, подавала аспирин, когда я страдал от похмелья… Может, еще не поздно отвезти ее в больницу, что-то сделать, вдруг удастся ее спасти?

Я вставил ключ в замок зажигания, повернул. Раздался грохот, и меня с огромной силой бросило на лобовое стекло. Кусок обшивки врезался мне глубоко в висок. Время вдруг замедлилось, и в абсолютной тишине огненные языки поползли по капоту, начали пробираться внутрь, уже занялась красная обивка, деревянные детали, мое тело, во рту я ощутил вкус крови, но боли не было. В последнюю секунду перед смертью я увидел, как она откинула занавеску и помахала мне на прощание. Тварь такая!

Перевод М. Курганской

Мартин Светлицкий Котик

— Настоящий герой должен быть одинок.

Так сказала эта женщина, встала и ушла. Он подошел к окну и смотрел, как она идет. Она шла уверенно, с большой элегантной сумкой в руке. Шла по заснеженной площади, в сторону вокзала… эта женщина. Не оглянулась, не посмотрела в его сторону, ни разу. Хотя точно знала, что он — смотрит.

Ну в полном-то одиночестве он не оказался. Рядом с ним встала, положив обе лапы на подоконник, собака.

— Ушла, — сказал он собаке.

— Видишь, ушла, — сказал.

Она ушла не потому, что они поссорились. Они никогда не ссорились. Каждый раз, стоило появиться хоть какому-либо намеку, причине для ссоры, он вставал, выходил, шел в «Офис». А потом возвращался и засыпал.

Они вовсе не ссорились, пообедали, покормили собаку, эта женщина после обеда почему-то замолчала, посмотрела на его запущенную квартиру, которую не спасали никакие ее старания, усилия, проветривание, пылесос… Квартира ей не поддавалась. Да и он не поддавался. Он по-прежнему ходил небритым, по-прежнему курил в ванной, по-прежнему выкидывал окурки в унитаз, по-прежнему у него не было никаких забот, кроме как ежедневно напиваться.

— Это от счастья, — объяснял он. — От счастья, что вы со мной.

Она не верила.

Как можно верить сорокачетырехлетнему человеку, у которого уже давно нет удостоверения личности, работы, заграничного паспорта, у которого нет телефона, компьютера, банковской карточки, который не заботится о своем здоровье, не старается быть внимательным, уступчивым? Как можно верить человеку, который не читает глянцевых варшавских журналов, не ходит ни в театр, ни в оперетту, как можно такому верить?

Они вовсе не ссорились, просто она наконец посмотрела трезвым взглядом на эту квартиру, в которой невозможно навести порядок, на этого мужчину, которого нельзя спасти, на собаку, которая никогда не будет нормальной. И пошла в другую комнату, собрала вещи, зашла в маленькую неопрятную ванную, забрала всякие женские мелочи. Она сказала, что настоящий герой должен быть одинок и, не вдаваясь в подробности, ушла. Эта женщина.

В квартире она не оставила после себя ничего. Никакого запаха, даже ни одного волоса. Прожив здесь почти весь январь, она не сумела никак отметиться в этой квартире. Не удалось.

— Теперь правильнее и лучше всего было бы встать, выйти, пойти в «Офис» и напиться, — сказал он собаке.

У собаки не было имени, ее звали собака.

— Конечно, она, эта женщина, сейчас так думает. Что я так сделаю. Но ее представления обо мне всегда были банальны. Мы же так не поступим. Мы же пойдем гулять. Мы же сильные.