Польские трупы - [14]

Перевод П. Козеренко

Петр Братковский Смэш на Майорке

— Да у тебя, сыночек, крыша съехала. Чемодан одного не слишком большого человека не может столько весить! Ты еще, черт возьми, прихвати с собой кислородный баллон, акваланг и доску для серфинга.

— Я почти ничего не беру.

— Ну конечно. В таком случае сейчас я буду это «ничего» выгружать, а ты решай, какие книжки оставить. Чтобы упростить задачу, сразу предупреждаю, что в сумме должно получиться не больше тысячи четырехсот страниц и никаких твердых переплетов.

— Ну вынь плавки и полотенце. И четыре рубашки. Или вообще все. Кроме ноутбука мне ничего не нужно. — Он собрался было надуться, но вместо этого жалобным голосом обиженного четырехлетнего ребенка заныл: — А говорила, что в отпуске мы сможем заниматься тем, что нам нравится…

— Вот именно — тем, что нам нравится, а не тем, что любит Макс. А ты уложил десять романов, но я все их уже читала. А двадцать мы не возьмем. Из чего следует, что мне нечего будет читать, а ты носу не высунешь из комнаты, просидев пол-отпуска с этим своим Уилсоном.

— Пожалуйте в газовую камеру…

— Что ты там еще бурчишь?

— Да ничего, я так, о своем, антисемитском.

— Я тебя однажды придушу.

— Не вижу смысла. Ни у кого не возникнет и тени сомнения, что это ты в конце концов не выдержала. Давай уж лучше полетим на Тенерифе или там на Майорку, и ты столкнешь меня с какой-нибудь скалы. Известно, что такой чересчур возбудимый человек куда угодно влезет, не подумав, как станет выбираться. Ты сама говорила, что вроде у меня есть бумаги с диагнозом СДВГ[3], ну, во всяком случае, будут, если понадобится. Верно?

— Shut up[4], мерзкий мальчишка. Иди лучше в душ, а то будешь вонять возле меня все пять часов. Боже, как я выдержу без сигарет! Да еще с этой неумолкающей шарманкой!

Ночью меня мучили кошмары. Рейс в них задерживали, в аэропорту ликвидировали последнее место для курения, меня не пустили с теннисными ракетками в самолет, зато, несмотря на трехкратную проверку, в сумочке так и не обнаружили двух перочинных ножей, и вдобавок срок действия паспорта истекал к утру. А мальчишка не закрывал рта ни на секунду. В кого он только такой, я не могла вырастить это чудовище.

Да и его ненаглядный папаша, честно говоря, тоже не мог. Хотя он научил Макса всяким глупостям: именно благодаря ему двенадцатилетний мальчишка, вместо того чтобы, как все нормальные дети, читать «Гарри Поттера» или гонять в футбол, упивается историями о серийных убийцах и выслеживающих их, потрепанных жизнью, угрюмых и вечно накачивающихся виски сыщиков. Но они хотя бы накачиваются молча. Пиксель — как за глаза называли моего мужа родственники за его особое пристрастие ко всяким электронным штучкам — никого не мог научить болтать без умолку, потому что разговоры с людьми считал занятием ненужным и лишенным смысла.

Я догадывалась, что именно из-за нежелания общаться с незнакомцами он в последнюю минуту, подумав, отказался ехать с нами активно бездельничать на Майорке. Сослался на то, что теперь-то ему уж точно нужно отправить в издательство новый роман. Правда, он говорил это раз пять за последние два года, с тех пор как решил, что больше заработает на мужских детективах а-ля Чендлер, чем на никому не нужных эссе. Но с романом дело шло не ахти как. Может, потому, что он пытался сосредоточиться, часами играя в «Змейку» на мобильнике, а когда наконец садился за компьютер, то, чтобы лучше работалось, начинал с игры «В гостях у кролика», популярной среди пятилетних детей. Я была уверена, что по возвращении с Майорки вместо чендлеровской фразы он встретит нас сообщением о новом рекорде в «Кролике», поскольку, как любит повторять Пиксель, тренировки совершенствуют мастерство.

Бог с ним, хотя помочь мне в сборах он мог бы. Однако, вместо того чтобы предложить помощь, он заявил, что слишком взволнован нашим отъездом и идет спать, дабы не устраивать панику. И теперь, нисколечко не паникуя, спал себе, судя по всему не имея в виду отвозить нас в аэропорт («Долгие проводы, слезы без повода», — любит повторять он в таких ситуациях). А я никак не могла отойти от ночных кошмаров. Ни предвкушения отпуска, ни восторга от предчувствия приключений. Какие еще приключения? Только покой. Лежать на пляже, купаться, вечером играть в теннис с сыном — и все. Никаких мыслей, никаких впечатлений. И даже мой чересчур возбудимый сынок не помешает осуществить эти грандиозные планы.

О чудо, пока он и не собирался этого делать.

— Пора вставать, Бука.

— Да, мамочка, я уже проснулся. Тебе чем-нибудь помочь? Ты так устала во время сборов. Наверное, у тебя совсем нет сил… — тарахтел он без умолку.

— Что с тобой, детка, ты не заболел?

— …и вчерашнее пиво сделало свое дело.

— А, ну все в порядке. Заткнись. Я буду пить пиво, потому что мне это нравится. А вчера я выпила только два.

— Два… две трехлитровые бутылки?

— Сыночек, давай договоримся: ты обращаешься со мной как с любимой мамочкой, а не как с требующей постоянных нравоучений дебилкой, а я постараюсь тебя не укокошить. Идет?

* * *

Срок действия паспорта не истек, но вылет действительно задержали на час. Кафешка, где еще неделю назад можно было посмалить, оказалась подозрительно пустой. Понятно — антикурительная кампания добралась и сюда. В самолет с ракетками нас не пустили. Я чудом успела сдать их в багаж. Перочинных ножей в моей сумочке не нашлось. Почти. Только маленький фирменный брелок, забытый на дне рюкзака. Но рентген его обнаружил. А алюминиевый ноутбук светился, как большая плоская лампа. Пришлось на глазах изумленной публики перерыть рюкзак. Сын, криво ухмыляясь, стоял рядом. С шестисотстраничным Робертом Уилсоном в руках. Снова из-за меня он не смог вовремя вернуться к чтению. Курить, черт, как хочется курить.