Польская Сибириада - [48]

— Мама! Мамуся!

— Тихо! Не ори, не видишь, мама еще спит! — Одернул Сташек братика, который только что проснулся и тер кулачками заспанные глаза. Тадек, как и пристало четырехлетнему ребенку, мало что понимал из происходящего вокруг. Хотя надо сказать, старался. И Сташека слушался. Родители на рассвете уходили на работу, возвращались вечером, и ребятам весь день приходилось управляться самим.

— Иди сюда, оденься.

С этим делом справились быстро. Тадек спал в том же голубом свитерке, который носил каждый день.

— Какать!

— Этот, знай, только есть и какать! — Сташек натянул братишке на ноги тесные ботинки.

— А почему мамуся спит?

— Потому что заболела. Не шуми. Ну, побежали.

В дверях барака ребята разминулись с мужчиной в белом халате. Сташек знал, что это здешний доктор по фамилии Тартаковский, он дает освобождения от работы и заведует больничным бараком. Вместе с доктором пришла одетая в белое женщина, о которой Сташек тоже знал, что она — полька, помогает доктору и живет в пятом бараке. «Вернемся, может, попросить ее, чтоб мамуле лекарство какое-нибудь дала?»

В Калючем началась эпидемия тифа. Лагерная практика фельдшера Тартаковского позволяла ему уже после десятка случаев исключить всякие сомнения: симптомы указывали на брюшной тиф. Хуже всего, что лечить было нечем. Аспирин и немного хины, вот все, чем он располагал в своей аптечке. Этим и лечил. Аспирин сбивал температуру. Хинин в малых дозах тоже не мог повредить. Помогал ли? Важно, что сбивал температуру, снимал боли. Сыворотки для прививок не было, остановить распространение тифа было нечем. А тут еще эти кошмарные условия в бараках, отсутствие гигиены, вши. Известно, что больным, особенно выздоравливающим, нужна богатая витаминами высококалорийная пища. А в Калючем даже здоровые люди умирали от голода. Какой бы то ни было помощи извне, особенно сыворотки для прививок можно было ожидать не раньше, чем окончательно просохнут дороги.

На тревожные донесения Савина, из тайшетского управления НКВД приходил один и тот же короткий ответ: «Проводить профилактику и ждать завоза сыворотки. Больных изолировать в отдельном бараке. Обеспечить чистой кипяченой водой. Бороться с грязью и насекомыми».

Тартаковский не знал, что делать — смеяться или плакать. Тиф — болезнь заразная. Комендант Савин не на шутку перепугался, когда у него умерли от тифа двое солдат и его заместитель, ненавистный ссыльным Барабанов.

— Наконец его Господь покарал! — радовались наиболее мстительные из них.

Сташек вернулся с Тадеком в барак и уже от входа заметил, что возле их нар стоит Тартаковский в окружении группы женщин. «Что они там делают?» Мама лежала с закрытыми глазами, а наклонившийся над ней Тартаковский прослушивал ее деревянным, похожим на трубку, стетоскопом.

Фельдшер спрятал трубку в карман халата, подумал, еще раз потрогал лоб больной, приподнял одно веко.

— В изолятор? — посоветовался он с медсестрой, пани Садковской.

Та утвердительно кивнула головой, обернулась к женщинам и спросила:

— Есть тут кто-нибудь из их семьи?

Женщины указали на Сташека.

— Отец на работе? Мы твою маму забираем в больницу. Сейчас пришлем санитаров с носилками, поможете им забрать больную, — обратилась она к женщинам.

Сташек схватил медсестру за рукав. Голос дрожал, он был готов расплакаться.

— Но папа, мне папа сказал, что мамуся как выспится, все пройдет.

— Конечно, все пройдет, все будет хорошо.

— Только вы не забирайте маму! Папа ей чай приготовил, хлеба оставил.

— Как тебя зовут, мальчик? — Садковская погладила его по голове.

— Сташек. А его — Тадек.

— Братик твой? Послушай меня, Сташек, внимательно. Ты уже большой мальчик. Сам видишь, сколько в бараке больных. И твоя мама заболела. Доктор ее осмотрел и сказал, что нужно ее положить в больницу. Ты же знаешь, что в больнице людей лечат. Там маме будет лучше, понимаешь?

— Понимаю. А мама поправится?

— Поправится, не бойся, обязательно поправится.

Пришли санитары с деревянными носилками. Женщины завернули так и не пришедшую в себя Долину в одеяло. Санитары уложили ее на носилки и вынесли.

Мальчишки до самого вечера крутились возле больничного барака.

Тадек возился в грязи, бросал в ручеек палочки и бегал за ними, разглядывал летящие в весеннем небе стаи птиц, отковыривал со ствола сосны смолу. Сташек спрятал завернутый в тряпку хлеб за пазуху, чтобы мальчишки из других бараков его не отняли, приглядывал за младшим братом, но главное внимание сосредоточил на больнице.

Больничный барак снаружи ничем не отличался от остальных. Деревянный, одноэтажный, с маленькими окнами. Сташек подкрался к стене и хотел заглянуть внутрь, но окно было затянуто марлей, ничего не удалось разглядеть. Разочарованный, присел на поваленную сосну. Вокруг больницы не прекращалось движение. Те же санитары, которые забрали маму, приносили больных из других бараков. Два раза из больницы выносили умерших.

Рядом с больницей пилили доски на гробы. Столярам не хватало гвоздей, и они соединяли доски внахлест, как вязали когда-то бревна в старых деревенских хатах. Какое-то семейство погрузило гроб с покойным на сани и по грязи поволокло его на кладбище. Дети собирали опилки и стружки, побрасывали их в костер. Какие-то женщины в белых халатах, наверное, тоже санитарки, входили и выходили из больницы, но Сташек не осмелился к ним подойти. Ждал и не мог дождаться пани Садковскую.