Польская Сибириада - [45]

— Может, в Биробиджан их отправят? — вслух размышлял Савин. Барабанов, который в принципе терпеть не мог евреев, недовольно скривился.

— Это ж сплошная контра, эти польские евреи! Раз наши там, на Западной Украине зачислили их в спецпереселенцы, значит были у них для этого основания. Одни буржуи, вон хоть этот Розенбаум или Каплон, адвокат. Или такой антисоветский элемент, как эта девица Бялер. Хоть и евреи, а духом буржуазной Польшей насквозь пропитались… Я бы их не в Биробиджан, а как врагов народа, на Колыму!

— Если б от тебя, Барабан, зависело, Колыма бы была больше всего Советского Союза. Ну, ладно, куда поедут, туда поедут, не нам решать. Мы должны выполнить приказ и отправить их в Тайшет. Черт, не могли их сразу отделить?! Много у нас этих евреев?

— Наберется парочка…

Как подсчитал Бялер, Пасха в этом году выпадала в половине апреля. Пасха, самый большой еврейский праздник, праздник мацы! А ему, старику-отцу приходится праздновать его без доброй жены Рашели, без любимой дочки Цини, с которой ему даже попрощаться не дали. Счастье еще, что рядом с ним сын, маленький Гершель, который тихоньким голоском четыре раза спросит отца: «Папа, чем эта ночь отличается от всех остальных ночей?» А он, как наказывает традиция, расскажет сыну про неволю египетскую. Расскажет ему, что Пасха — это праздник надежды в вечном скитании евреев по миру. А раз есть надежда, значит и из этой страшной голодной Сибири Всевышний их когда-нибудь выведет: «Шем Израэль, Адонай Елохем Адонай»…

Посидят тихонько на нарах, повспоминают маму Рашель, и Циню, и Червонный Яр, и молельню в Тлустом. Вспомнят, как им тогда было хорошо вместе, каким вкусным было праздничное угощение, как вместе пели благодарение Всевышнему.

Утром Бялера вызвали в комендатуру. Там уже собрались другие евреи. Савин сообщил, что они должны собрать вещи, так как завтра утром их переселят в другую местность. Отозвался адвокат Каплон:

— Можно спросить, гражданин комендант?

— Спрашивайте.

— А можно ли узнать, почему? Можно ли узнать, куда?

— Почему? Наверное, хотят, чтобы все евреи жили вместе. Всегда легче среди своих. У нас в Советском Союзе есть даже автономная еврейская республика, называется Биробиджан. Не знаю, может, вас туда направят?

Евреи больше ни о чем не спрашивали, разошлись по баракам. Бялер рискнул задержать коменданта.

— Ну, чего вам, Бялер?

— А не мог бы я, пан комендант, никуда не уезжать отсюда?

— Это почему же? Так тебе здесь хорошо?

— Пан комендант, поймите меня, жена тут похоронена. А как с дочерью быть? Если я отсюда уеду, где она меня найдет? И как я ее найду? Лучше уж, пан комендант, мне отсюда никуда не уезжать. А может, я вам тут пригожусь? Вы же знаете, я все починить могу.

— Ремесленник ты хороший, Бялер, факт. И действительно мог бы мне здесь пригодиться. Но приказ есть приказ: всех евреев следует отправить. Всех, понимаешь? Приказ есть приказ.

— А жена моя, пан комендант, а мой ребенок?

— Жены, Бялер, не воскресишь… А дочь, если захочет, найдет тебя. У нас в Советском Союзе булавка не пропадет, не то, что человек.

Паковаться! Да что тут паковать?! Бялер взял сына за руку, повел прощаться с могилой Рашели. Со времени ее похорон кладбище разрослось. Остановились у могилки.

— «Слушай, Израиль, Господь — наш Бог, Господь един»… Смотри и запоминай все, сынок.

— Запомню, папа, запомню.

Вечером люди из Червонного Яра собрались вокруг печки. Мужики курили мох, смешанный с махоркой. Поговорят, задумчиво помолчат, снова поговорят… Так они провожали Бялера в неизвестность. Вспоминали Червонный Яр. «А помнишь, а помнишь, а помнишь…» Женщины тем временем собрали в узелок немного еды на дорогу. Небогатый дар, зато от сердца.

Бялер чувствовал, что должен что-то сказать на прощание. Бог знает, увидятся ли когда-нибудь? Встал и произнес:

— На прощание правоверный еврей должен так сказать своим соседям: «Господи Боже, да будет воля твоя, чтоб вывел ты нас из тьмы этой страшной на белый свет».

— Аминь! — громко отозвалась на это бабка Шайна.

— … А еще должен сказать, что нигде мне и моей семье не жилось так по-человечески, как в нашем Червонном Яре. И чтоб мы, если будет на то воля Всевышнего, когда-нибудь там опять встретились.

— Дай Боже, дай Боже!

Жизнь не терпит пустоты, в любых условиях она диктует свои законы — люди рождаются и умирают.

Марыся Налепа и Болек Драбик решили пожениться. Неважно, что тут тайга, Калючее, завшивленные бараки. Жизнь есть жизнь, и не стоит терять время. Тем более что Марыся уже явно в положении. Оба они из Червонного Яра. Крестьянские дети. Драбик — настоящий землепашец. Налепа — победнее, но тоже не козий орешек. Довелись им женить детей в нормальных условиях, наверняка, сваты бы за каждую полоску земли в приданное бились. Так положено и по обычаям, и по необходимости. А уж свадьбу, как всегда у поляков в Червонном Яре, сыграли бы громкую, на всю околицу. В нескольких упряжках с песнями, со щелканьем кнутов помчались бы галопом в костел в Тлустом! Ксендз Бохенек молодых бы обвенчал, органист на хорах сыграл «Veni creator»! А тут в Калючем? Как тут свадьбу играть? Кто молодых мужем и женой запишет? В грехе сожительствовать будут? Ксендза нет, что ж тут делать?! Марыся в положении.