Польская Сибириада - [34]

— Так скажите мне, пан доктор, где во всем этом хоть какая-то логика?

— Какая еще логика? О чем ты?

— А я вот о чем. Неужели, чтобы я, Йоселе Бялер, узнал, что в Польше я был жидом, а в Советском Союзе стал евреем, надо было меня со всем моим бедным жидовским семейством аж в Сибирь вывозить? Чтоб моя бедная Рашель теперь в горячке умирала, чтоб мои дети…

— Ша, жид, ша! Философ нашелся. Лучше скажи сразу, зачем ты, еврей сюда пришел, и что тебе, еврею, надо?

Фельдшер навестил больную в бараке. Приложил ладонь к раскаленному лбу, проверил пульс, послушал стетоскопом. Покивал головой, порылся в холщевой санитарной сумке, достал две порции какого-то порошка, одну из которых велел больной выпить сейчас, а вторую вечером.

— Ну как? — с надеждой спросил Бялер.

Тартаковский спустил на кончик носа очки, потом снова их поправил. Был серьезен. И трезв. Отозвал Бялера в сторону.

— «Верую, Господи, Боже мой и Боже отцов моих, что выздоровление мое и смерть моя в Твоих руках».. Еврей меня понял?

— «Господь — Бог наш. Господь един»… — прошептал в ответ побледневший Бялер, который на этот раз все сразу понял.

Рашель Бялер умерла через несколько дней. Не было в Калючем «хевра кадиша», традиционного еврейского святого братства, которое занимается похоронами в каждой еврейской общине. Бялер, оправдываясь перед Всемогущим, как мог убедительно старался объяснить, что никак не может исполнить религиозных обрядов, обязательных для благочестивого еврея на похоронах; ему пришлось делать у тела покойной все самому. Символически омыл тело, обернул с ног до головы в чистую простыню — откуда ж в Калючем взять льняной смертный саван… Сам уложил Рашель в гроб из неструганных сосновых досок, который помогли ему сколотить Данилович и Долина. Они же, пока Бялер с детьми бдел беспрерывно у тела жены, вырубили могилу Рашели в замерзшей земле.

Не было такого человека из Червонного Яра, который не проводил бы Рашель в последний путь, а богомольная бабка Шайна даже попыталась затянуть «Вечный покой». И как принято на любых похоронах, бросил каждый на могилу соседки по комку земли.

9

Начало апреля. Дни становились все длиннее. Морозы пока не отступали, особенно по ночам, когда с пушечным грохотом в тайге ломались от стужи деревья, по которым уже заструились живые соки. Утром, по мере того, как солнце взбиралось все выше, мороз постепенно смягчался. К полудню чуть прогретый солнечным теплом верхний слой снега превращался в сверкающий твердый панцирь. В эту предвесеннюю пору голодным стаям волков легче забить серну, оленя или даже лося, загоняя добычу в глубокие сугробы, в которых длинноногие животные увязали по самое брюхо, а ледяная корка ограничивала движение, ломала и до крови калечила ноги. Однажды результатами волчьей охоты воспользовались люди из бригады Седых. По пути на вырубку увидели, как волки полукругом гонят огромного лося в долину Поймы. Лось бежал все тяжелее, увязал в сугробах, с трудом вытаскивал из снега израненные ноги. Волки догнали его, рвали живьем.

Седых выстрелил из ружья. Не попал, далеко было, но волков спугнул. Они неохотно отскочили от лося. А когда Седых выстрелил во второй раз, матерая старая волчица увела послушную стаю на другой берег Поймы. На высоком берегу остановилась и со злости завыла. Раненый лось сдыхал и огромными испуганными глазами косился на приближающихся людей. Седых зверя добил… Мясо поделили поровну.

О приближении весны свидетельствовало и усиленное движение обозов, которые по зимнику в русле Поймы санями доставляли в Калючее провиант. Местные жители по опыту знали, что с наступлением весны, когда стают снега, начнется ледоход, половодье, оживут окрестные топи и болота, Калючее на долгие недели будет отрезано от мира. Запасались мукой на хлеб, продуктами для столовки.

Люди голодали. Самые энергичные и предприимчивые не прекращали попыток раздобыть хоть немного дополнительной еды.

Данилович не находил себе места, глядя на своего трехмесячного сына. Малыш, лишенный нормального питания, особенно молока, хирел на глазах. Ежи видел, как Наталка обманывала плачущего от голода мальчика материнской грудью, в которой давно уже не было ни капли молока. Фельдшеру Тартаковскому сухого молока для детей хватало только для больных. Данилович пробовал договориться с извозчиками, которые возили продукты из Канска, чтобы привезли немного мороженого молока. Несмотря на страх перед НКВД, может, и удалось бы кого-то подкупить, но ни один из них не был уверен, что этой зимой еще раз попадет в Калючее. Один из них рассказал, что примерно в двадцати верстах от Калючего, над Поймой, находится ближайшее селение, Усолье. Живут в нем буряты, и хоть они главным образом занимаются охотой, иногда все-таки держат скот, сажают огороды; может, у них удалось бы добыть продуктов и молока.

Данилович долго не размышлял. Тайком уговорил на этот рискованный поход в Усолье Яна Долину и одного из братьев Курыляков, Сташека. О том, чтобы получить разрешение в комендатуре, не могло быть и речи. Они решили выйти в субботу вечером и вернуться, самое позднее, в воскресенье. Кроме рублей, взяли с собой кое-что из польской одежонки на обмен.