Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века - [66]
Скептицизм Централизации Польского демократического общества в отношении европейских союзников и перспектив исхода войны для поляков оказался вполне обоснованным. Подтверждением стала история тех польских эмигрантов, которые отправились из балканских стран в Турцию, чтобы сформировать польский легион. 31 октября 1855 г. газета «Demokrata Polski» опубликовала мемориал, который И поляков направили 23 сентября 1855 г. из Стамбула в адрес Чарторыского. От имени тех, кто отозвался на патриотический призыв, они заявляли, что их обманули, что для них речь идет о «ежедневном пропитании», «физическом предупреждении нищеты». Писали они о необученных офицерских кадрах и отсутствии единой системы муштры, а также о том, что польских солдат, дезертировавших из царской армии, начальство подвергает «страшным телесным наказаниям», и многие уже «поумирали от батогов». Авторы мемориала констатировали, что, вступая в польский легион, они оказались в легионе турецком и получили приказ отправиться в Азию вместо обещанного похода к берегам Дуная и польским границам. Все это, подчеркивали они, является «моральными обоснованиями и истоками всеобщего недовольства, справедливых нареканий и проклятий». Польские эмигранты утверждали, что «все испытания нуждой», «марши в осенней слякоти и грязи без одежды, почти голыми и босыми, без достаточного пропитания были способны самых стойких привести в отчаяние». Переход из-под Шумлы в Варну, говорилось в мемориале, – «это целая картина беды и нужды», так как шли без конской амуниции, а результатом стали сотни больных солдат и более ста выведенных из строя лошадей. «Судьба больных, – писали эмигранты, – страшная! Без аптеки, без ухода»; в Шумле «умерших хоронили без гробов, без рубах». В мемориале отмечалось, что люди не имеют хлеба по нескольку дней, получают «жалкое подобие каши» с «отвратительным жиром» и того очень мало; порции же ячменя для лошадей так малы, а сами они так худы, что амуниция им слишком велика, и «столь жалкий вид» заставляет солдат отдавать им свой последний кусок хлеба. «Солдат ропщет и громко говорит, что его обкрадывают», – подчеркивали авторы документа и заявляли: «он прав, ибо его обкрадывают на всем». «Печальные и горькие подробности столь многочисленны, что заняли бы многие тома», – писали они в заключение. Указывая на «неслыханное дезертирство», они предостерегали польских добровольцев от дальнейшего притока в «губительные для них шеренги»>160.
Правоту Централизации подтвердили и итоги Крымской войны, опровергшие расчеты как Отеля Ламбер, так и Парижского кружка (Польского коло). На мирной конференции в Париже вопрос о Польше даже не был поставлен победившими союзниками, Наполеон III ограничился лишь конфиденциальными переговорами с русскими дипломатами о смягчении режима в Королевстве Польском. Все это обострило расхождения внутри Польского демократического общества. Мерославский и Высоцкий еще перед войной утверждали, что Польское демократическое общество «было хорошо до 1848 г., но не теперь». Руководители же Централизации во время войны неодобрительно высказывались о Высоцком и Мерославском: «Не каждый, кто пользуется славой, ее заслуживает», – заявлял Я. Н. Яновский, называвший Мерославского «дезертиром из демократии». 9 ноября 1856 г. он обратился с открытым письмом к лионской секции ПДО, где подчеркивалось, что создание в Париже Польского коло является не результатом реорганизации Польского демократического общества, как это преподносилось деятелями Парижского кружка, а представляет собой раскол, образование «котерии». Он протестовал против статьи В. Мазуркевича, опубликованной в газете «Demokrata Polski», где Мерославский и Высоцкий оценивались как выдающиеся личности. В результате 10 декабря 1857 г. газета выступила со статьей «Здравый совет для Мерославского», после чего генерал лишился поддержки лионской секции. Руководители ПДО указывали на непонимание Мерославским демократических идей. Как писал В. Гельтман, генерал, хотя и был согласен с главной мыслью демократии, но лишь со временем мог «согласиться со всеми ее последствиями». Яновский же усматривал у него склонность к «коммунистическим теориям», которыми он «начал мутить чистую демократическую пропаганду», и «своими речами и поступками вредил себе и Обществу, за видимого главу которого его принимали в Польше с 1847 г.», то есть со времени его активного участия в революционных событиях. Яновский подчеркивал, что созданию такого образа способствовал сам Мерославский, так как «был готов лить воду только на свою мельницу», на самом же деле он не получал от Централизации полномочий диктатора и «верховного вождя» в Познанском восстании. Подобная публичная полемика способствовала тому, что после войны раскол в ПДО и его ослабление, начавшиеся еще в 1840-е годы, уже явно обозначились: Парижское коло полностью обособилось и вышло из-под контроля Централизации, создав собственный Комитет в составе Л. Мерославского, Ю. Высоцкого, С. Эльжановского и Ю. Орденги. Его поддерживали К. Браницкий, С. Галензовский, К. Ружицкий и другие заметные фигуры как в эмиграции, так и в Польше. Попытки восстановить единство в Польском демократическом обществе закончились неудачей. 3. Милковский, став членом Централизации, вел переговоры в Париже с Л. Мерославским, С. Эльжановским, Ю. Орденгой, В. Мазуркевичем, К. Борковским, Я. Ледуховским, С. Станевичем, Л. Зенковичем, а в Лондоне с А. Жабицким и Л. Булевским и даже выяснял позицию гмин ПДО в английской провинции, но в итоге был вынужден покинуть Лондон ни с чем: Централизация отвергла требование передать функции связи с Польшей Комитету «умеренной» демократии, как стали называть Коло. Называли его также и «дипломатической демократией», в частности, Милковский, вышедший из Централизации после неудачи переговоров, впоследствии писал: «Действия кружка приобрели дипломатическую окраску, и их опорой стали особы, с которыми демократия не должна соприкасаться»
