Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века - [112]

«В отношении единства Польши, – писал он, – мы вправе были ожидать более решительного исповедания веры от Комитета, который старается встать во главе движения. Русь, Литва и Польша так срослись в неразрывное целое, что их ожидает или воскресение в виде нации, объединенной старыми узами, или вечное рабство в цепях угнетателей». «Пока либеральная Россия […] не пожелает воскресения всей Польши в дораздельных границах, – заявлял «Przegląd rzeczy polskich», – пока не воскресит идеи Пестеля и Муравьева, до тех пор мы, поляки, не можем идти с ней вместе рука об руку во всех вопросах, а можем лишь сообща работать над ослаблением царя». В интерпретации органа «правых» русско-польское революционное сотрудничество сводилось к «непротивлению со стороны русской армии национальному польскому движению», а более широкое его истолкование зависело от признания русскими революционерами границ 1772 г. Спор о «забранных провинциях» «Przegląd rzeczy polskich» связывал с борьбой за приоритет в славянском мире. «Россия обязательно хочет обладать Польшей и славянщиной, – утверждал он, – царская Россия – путем насилия, либеральная Россия – путем федерации, во главе которой стоял бы царь». Орган Польского коло предупреждал, что «захватнический национальный инстинкт […] может, увы, пережить свержение царизма», и потому призывал к сугубой осторожности и бдительности в сношениях с русскими революционерами. Он напоминал о лозунге упомянутого воззвания цнк, утверждавшего, что на знамени совместной борьбы поляков и русских будет изображена «чаша с хлебом крестьянских полей, с хлебом искупления тел», и заявлял: «Столь материальный принцип, противный духовному развитию славянских народов, сросшихся с западной цивилизацией, наименее способен привести к взаимному соглашению. Он, однако, обладает той заслугой, что решительно разделяет и разграничивает политические позиции России и Польши». Подчеркивая момент этого разделения, «Przegląd rzeczy polskich» призывал поляков больше рассчитывать на европейский фактор, указывая на «слабость русского революционного элемента, основывающего свои надежды на крестьянах, верящих в царя». Именно надежда русских революционеров на крестьянские массы, выдвижение ими программы аграрной революции постоянно беспокоили партию «умеренной» демократии в силу классовой и национальной ограниченности ее позиции²⁸¹.

Это сказывалось на выступлениях печатного органа «умеренных». «Przegląd rzeczy polskich» настойчиво напоминал шляхте о необходимости полюбовно решить аграрный вопрос с крестьянством, упрекал ее за то, что она упустила удобный момент для сближения с народом и позволила царизму переманить крестьян. Утверждая, что еще есть возможность опередить правительство, провозгласив наделение крестьян землей, он подчеркивал мысль об опасности промедления: «У русских властей […] останется возможность мутить крестьянство, а пугачевское уничтожение, правдоподобное в Великороссии, и у нас может найти грустный отзвук». «Это опасение, – считал «Przegląd rzeczy polskich, – должно находиться в сознании собственников до тех пор, пока они не убедят крестьян в своих добрых намерениях и в понимании своего долга восстановить справедливость»²⁸².

2. Подготовка восстания и польская аристократическая эмиграция, ее деятельность на Востоке и отношения с «Колоколом»

В 1861–1862 гг. в Королевстве Польском неуклонно обострялись противоречия между всеми классами и сословиями польского общества, с одной стороны, и царскими властями – с другой. В апреле 1861 г. было распущено Земледельческое общество и ликвидированы Делегация Варшавы и Гражданский отдел столичной магистратуры, что означало уничтожение легальных общественных объединений, представлявших землевладельцев (шляхту) и варшавскую буржуазию. На месте распущенного Земледельческого общества были образованы губернские Земледельческие собрания и объединявший их Гражданский комитет. Не снял напряжения и вступивший в силу 1 октября 1861 г. царский указ о выкупе крестьянами Королевства Польского своих повинностей у землевладельцев. Хотя условия «выкупа» отвечали интересам помещиков и были невыгодны для крестьян, но само проведение властями крестьянской реформы без согласования с польской шляхтой являлось для нее неприемлемым, так как она считала необходимым, чтобы все преобразования в положении крестьян проводились бы в силу индивидуальных и так называемых добровольных соглашений землевладельцев со своими крестьянами-держателями наделов. Введение военного положения в Королевстве 14 октября 1861 г. не снизило оппозиционной общественной активности. Подпольные организации в стране, как и польская эмиграция, готовились к надвигавшемуся восстанию. Одним из самых трудных вопросов в ходе этой подготовки оставался крестьянский вопрос.

«Осторожность» в крестьянском вопросе определяла сходство «умеренного» крыла демократической эмиграции, входившей в лагерь сторонников восстания, с консерваторами, страшившимися восстания и мечтавшими его избежать, а также объясняла симпатии «умеренных» к «правому» крылу тайной варшавской организации и контакты с Дирекцией «белых». Агенты Дирекции поддерживали связь с С. Эльжановским, снабжали деньгами Ю. Высоцкого, в частности, летом 1862 г. Э. Юргенс привез генералу 40 тыс. франков якобы «без всяких условий», а осенью ему были переданы еще 60 тыс. франков через А. Гуттри. Когда осенью 1862 г. А. Замойский и его сторонники, прежде возглавлявшие Земледельческое общество, вынашивали оставшийся так и не реализованным план подать императору адрес с обещанием лояльности при условии возвращения Королевству Польскому автономного статуса, «Przegląd rzeczy polskich» одобрил этот замысел «белых», подчеркнув, что вокруг заключенной в нем программы «должны встать даже самые горячие сторонники скорого восстания». Орган Коло считал, что в Королевстве «ни одна исключительная партия действия не имеет уже никакого повода для дальнейшего существования», и требовал «идти к общей цели при помощи общей работы, а не разрывать силы, которые нужно объединять в общем направлении». Близость позиций праводемократического и консервативного течений в эмиграции подчеркивалась их общим опасением перед угрозой «преждевременного взрыва». Так, В. Мицкевич еще в 1861 г. с «отчаянием» думал о такой возможности, а Ю. Высоцкий постоянно требовал от Центрального Национального комитета отсрочки восстания до весны 1863 г., «умоляя, как отец собственных детей, чтобы они не убивали себя собственной рукой». Летом 1862 г. орган «умеренных» «Przegląd rzeczy polskich» с ужасом ожидал предстоящего рекрутского набора в Королевстве Польском, опасаясь немедленного начала восстания при его проведении. Орган «умеренных» до последнего надеялся, что вооруженная борьба не начнется раньше, чем будут осуществлены принципы, «необходимые для спасения». Те же страхи и надежды разделяли и деятели Отеля Ламбер. Чтобы избежать революционной борьбы, они рассчитывали даже использовать авторитет русских революционных эмигрантов, хотя предостережения последних против преждевременного, плохо подготовленного выступления проистекали совсем из иных мотивов, а именно, из стремления обеспечить максимально благоприятные условия для революционного выступления и победы восстания. Об этом свидетельствовали доводы, звучавшие в переписке Герцена с членами Центрального Национального комитета в октябре 1862 г., когда решался вопрос о сроках начала восстания. Русские революционные демократы подчеркивали, что преждевременное выступление «остановило бы русское движение еще на полвека», а Польша бы «в этом случае […] безвозвратно погибла»