Польская мельница - [34]

Ему не хватило дыхания, и он на время умолк. Я, конечно, был весьма расстроен, особенно мыслью, что этот человек обещал прийти ко мне уже сегодня.

Г-н де К. продолжал:

— Я еще не обо всех своих горестях вам поведал. В экипаж запрягли трех лошадей, вывели его. Мостовая при этом загрохотала. Я сказал — двадцать окон? Не сойти мне с этого места, если меньше пятидесяти человек высматривали, что происходит, когда меня (ярко освещенного фонарем, который Гроньяр поднял на вытянутой руке, и другим фонарем, которым сеид размахивал у меня под самым носом) усадили в экипаж. Все было так, как я вам рассказываю, друг мой! У всех на виду. Этот дьявол устроился рядом со мной, и мы тронулись; на глазах больше чем у полусотни пар глаз людей самых разных мнений, повторяю вам. Кабро и кучер, сидевшие на козлах, производили адский шум. Вы когда-нибудь пытались себе представить невообразимый грохот, который может подняться в четыре часа утра на наших неровных мостовых, на наших пустынных улочках, гулких, как барабаны, от трех заново подкованных лошадей, постоянно понукаемых бить копытами по земле? Вот к чему мы пришли!

Но и это еще не конец! Я, разумеется, не осмеливался ничего сказать. И должен признаться, сидел как истукан. В жизни бывают странные минуты. В чрезвычайных обстоятельствах культура и интеллект оказываются недостатком и слабостью. Хотите знать, о чем я думал? Вот о чем: о Пиньероле,[13] о Железной Маске, о замке Иф, о Бастилии. Ах! Все это способно отвлечь от реальности. Ни на что хорошее я не надеялся. И тогда этот дьявол в человеческом образе заговорил. Пусть я умру прямо сейчас в вашем кресле, если все не было именно так, как я вам рассказываю. Этот человек дружески положил мне на колено руку и голосом, в котором никто, кроме меня и, конечно же, вас, не способен был бы почувствовать всю его властность, сказал мне то, что слово в слово запечатлелось у меня в душе до скончания моих дней: «Мне надо было, чтобы рядом со мной находился здравомыслящий человек. Вы выступите свидетелем полного соблюдения приличий в деле, которое скоро взбудоражит общественное мнение, и необходимо, чтобы в общественном мнении не создалось о нем ложного представления. Забота об этом ляжет на вас. Я собираюсь через несколько минут похитить девушку высочайшей добродетели и отвезти ее в главный город департамента, где я пользуюсь достаточной поддержкой, чтобы без промедлений сочетаться с ней законным браком. Вы здесь, чтобы свидетельствовать о том, что все было сделано как нельзя более пристойно. — И он добавил (in cauda venenum):[14] — Я не хотел бы потерять то доверие, какое к вам питаю». Буквально так и выразился! Поймите с полуслова.

Я заверил г-на де К., что умею все понимать с полуслова, когда речь идет о моем собственном спасении.

— Конечно! — сказал он мне. — Вы ведь поняли, кого он имел в виду? Именно так и обстоит дело. Мы приехали в тупик. Мадемуазель де М. в сопровождении мамаши Кабро, которая следовала за ней как пришитая, вошла в экипаж, пока меня выпускали через другую дверцу. Должен со всей откровенностью сказать, что — то ли по причине ночной темноты, то ли даже это было подстроено? — по тому немногому, что я успел заметить, я нашел мадемуазель де М. восхитительной. У меня, впрочем, хватило ума шепнуть ей об этом пару слов. Если я не ошибаюсь, друг мой, она, позвольте так выразиться, на вершине счастья. Я полагаю также, что моя манера обращения с ней самым благотворным образом подействовала на этого человека, который, возможно, не так уж и опасен, если взять на себя труд никогда не противиться его намерениям. Он мне сказал: «Поздравьте госпожу, дорогой друг». Что я и сделал в самых горячих выражениях.

Они уехали. Кабро и его жена вернулись домой и захлопнули дверь у меня перед носом, как перед тюком грязного белья. И вот я здесь.

IV

Walking next day upon the fatal shore among the slaughtered bodies of their men which the full-stomached sea hed cast upon the sands…[15]

Сирил Тернер. «Трагедия Афин»

Выпив свой кофе, г-н де К. едва успел ступить за порог, как я устремился к одежде. Теперь было не до сна. Даже если пооборвать крылышки всякому там воображению, событие было важным. Мне не следовало забывать, что этот ловкий человек назначил мне сегодня днем свидание.

Я сохранял все мое хладнокровие. Необходимость заработать себе состояние, начав с пустого места, иначе закаляет душу, чем имя с частицей «де» или же владения, унаследованные без борьбы. Я вошел в чуланчик, где держу провизию, и произвел ревизию своего шкафа.

Я смело мог утверждать, никому не дав повода для нападок, что у меня нет сахара, риса и даже корицы. (Было холодно, и я вполне мог пожелать приготовить себе горячего вина. Как видите, я ничего не упустил из виду.) Это давало мне право уже в самые ранние утренние часы посетить две бакалейные лавки и одну москательную. Само собой, я знал, какие именно. Для ровного счета и чтобы ничего не пустить на волю случая, я пожертвовал своим кувшинчиком для молока. Я разбил его о край раковины и завернул осколки в лист газетной бумаги. Я унес их с собой как вещественное доказательство.