Положеніе русскихъ плѣнныхъ въ Германіи и отношеніе германцевъ къ населенію занятыхъ ими областей Царства Польскаго и Литвы - [32]

Въ лагерѣ существовалъ спеціальный застѣнокъ, куда ежедневно собирали провинившихся и избивали ихъ кускомъ электрическаго кабеля, давая отъ 8 до 50 ударовъ. Сперва они рѣзали для этого розги и сѣкли розгами, но затѣмъ рѣшили, что не стоитъ портить деревьевъ, такъ какъ все равно, чѣмъ бы ни бить, лишь человѣкъ былъ побитъ. Помимо этого, каждый конвойный имѣлъ палку, которую онъ могъ пускать въ дѣло, когда только хотѣлъ, и это нисколько не считалось за наказаніе. Не было дня, чтобы не было штыковыхъ раненій, были и подстрѣленные. Было много случаевъ смерти отъ раненія въ грудь и въ животъ. Если избитый палками или прикладами не вставалъ, то его обыкновенно прикалывали. Въ очень широкихъ размѣрахъ практиковалось привязываніе къ деревьямъ, причемъ привязывали такъ, чтобы лишить человѣка малѣйшей возможности двигаться. Обыкновенно послѣ двухчасового висѣнія, человѣкъ впадалъ въ обморочное состояніе, но вѣшали иногда и на 4 часа. Подвѣшиваніе было на воздухѣ и такъ, что человѣкъ стоялъ ногами на землѣ. Кромѣ того вѣшали внизъ головой на время отъ 15 до 20 и болѣе минутъ. Доктора Михайлова солдатъ безъ всякой причины избилъ прикладомъ. На нашу жалобу комендантъ заявилъ, что врачи ничѣмъ не лучше солдатъ, а чтобы запугать насъ и прекратить наши жалобы на истязанія плѣнныхъ, онъ грозилъ намъ, что сорветъ съ насъ погоны и будетъ сѣчь и привязывать насъ къ столбамъ, какъ солдатъ. Въ лазаретѣ, когда мы пріѣхали, было около 300 больныхъ. Лазаретъ — это тѣ же лагерные бараки, и ѣда та же, что и въ лагеряхъ. До нашего пріѣзда лазаретомъ завѣдывалъ нѣмецъ-врачъ Винеръ, шефомъ лазарета былъ д-ръ Риттеръ, ухаживали за больными только три еврея санитара. Вольныхъ было приблизительно 100 хирургическихъ и 200 внутреннихъ. Послѣдніе лежали всѣ вмѣстѣ, т. е. холерные, тифозные и съ другими болѣзнями. Больные лежали на полу, на тощихъ соломенныхъ тюфячкахъ. Нѣмецкіе врачи не заглядывали въ лазаретъ по 7 и болѣе сутокъ. Имѣющіеся три санитара ни въ коемъ случаѣ не могли справиться съ 300 больныхъ. Когда мы вошли въ лазаретъ, то увидѣли картины, которыя не поддаются никакому описанію. Несчастные страдальцы, больные тифомъ и холерой, буквально плавали въ своихъ испражненіяхъ. Мы энергично потребовали приведеніе лазарета хоть въ приблизительный порядокъ и принятія хоть какихъ-нибудь санитарныхъ мѣръ для борьбы со вшами и возможной эпидеміей, и только послѣ долгихъ и упорныхъ настояній намъ удалось добиться, что были доставлены передвижныя дезинфекціонныя камеры, и кое-какъ началась борьба со вшами. Наши опасенія оправдались. Вскорѣ вспыхнула страшная эпидемія сыпного тифа. Лагерь былъ совершенно не подготовленъ къ этому, такъ какъ привезенная дезинфекціонная камера ни въ коемъ случаѣ не могла удовлетворить нуждъ лагеря. Бани не было — былъ маленькій баракъ, гдѣ плѣнные мылись, но для этого они должны были раздѣться въ другомъ баракѣ, пробѣжать голыми шаговъ 200–260 прежде чѣмъ попасть въ такъ называемую «баню», и изъ нея опять голыми пробѣжать въ третье помѣщеніе, гдѣ и одѣвались. Какое количество переболѣло тифомъ и сколько изъ нихъ умерло, я, къ сожалѣнію, сказать не могу, но переболѣло, во всякомъ случаѣ, не менѣе двухъ третей всѣхъ обитавшихъ въ лагерѣ. Послѣ тифа у насъ разыгралась такъ называемая «колбасная» трагедія: плѣнныхъ кормили очень плохо. Мы и до сихъ поръ не понимаемъ, чѣмъ они, собственно говоря, жили. И вотъ эти несчастные люди, поѣдаемые вшами и перенесшіе ужасной тифъ, до того ослабѣли, что многіе не могли стоять на ногахъ. Появилось громадное количество съ отеками ногъ. Люди ходили какъ тѣни. Я не могъ больше смотрѣть на нихъ и устроилъ голодный бунтъ: я собралъ болѣе 600 человѣкъ съ отеками, едва стоявшихъ на ногахъ скелетовъ, хотя ихъ въ лагерѣ было не менѣе 2.000, и повелъ ихъ къ зданію комендатуры. Потребовалъ коменданта. Онъ отказался выйти, сказавъ, что занятъ. Я заявилъ, что не уйду съ людьми до тѣхъ поръ пока комендантъ не выйдетъ. Комендантъ вышелъ, и этотъ звѣрь не выдержалъ и, увидавъ приведенныхъ мною людей, сказалъ по-нѣмецки стоявшимъ тутъ офицерамъ: «Да, это трупы». Но это не помѣшало ему тотчасъ же броситься на меня съ кулаками, которыми онъ потрясалъ передъ самымъ моимъ носомъ, грозилъ, что онъ запоретъ меня, что онъ отдастъ меня подъ судъ, такъ какъ я бунтую плѣнныхъ. Онъ кричалъ, что эта «сволочь» получаетъ достаточно пищи и хлѣба и голодаетъ только потому, что продаетъ свой хлѣбъ. Однако, онъ сказалъ, что приметъ мѣры, чтобы подкормить этихъ «мошенниковъ» и прикажетъ каждому выдавать по полфунта колбасы, но чтобы они не смѣли ее продавать, они должны будутъ ежедневно приходить вмѣстѣ со своимъ хлѣбомъ къ комендатурѣ, гдѣ будутъ получать колбасу и должны будутъ тутъ же ее съѣдать. Прошло нѣсколько дней, но колбаса не выдавалась. Мы заявили шефу лазарета, что если колбаса не будетъ выдана, то мы откажемся отъ работы. Шефъ обѣщался уладить, давалъ честное слово, что все будетъ сдѣлано, но все оказалось обманомъ: колбасу, дѣйствительно, начали выдавать, но не 600 человѣкамъ и не по полуфунта, а 300 и не болѣе четверти фунта. Послѣ эпидеміи сыпного тифа въ лагерѣ вспыхнула настоящая эпидемія туберкулеза, иначе назвать мы ее не можемъ. Люди заражались туберкулезомъ съ невѣроятной легкостью, такъ какъ они были до крайности истощены. Ежедневно отъ туберкулеза умирало по 3–5 человѣкъ. Въ маѣ 1915 г. затихъ тифъ, и нѣмцы стали отбирать на работы плѣнныхъ. Изъ 12.000 человѣкъ 2.600 едва ходили на ногахъ, а способныхъ къ работѣ, съ нѣмецкой точки зрѣнія, едва набралось 6–7 тысячъ. Были очень часты дни, когда умирало по 8 человѣкъ. Наконецъ, всѣхъ неспособныхъ къ работѣ отправляли въ Пархимъ. Я забылъ еще сказать, что нѣмцами въ лагерѣ практиковалась особая забава — травля собаками. Дѣло въ томъ, что почти при каждомъ лагерѣ плѣнныхъ имѣются спеціально дрессированныя собаки для поимки бѣглецовъ. Эти собаки отличались своей свирѣпостью и по виду очень напоминали нашихъ небольшихъ степныхъ волковъ. Нѣмцы для забавы ли или для дрессировки собакъ входили иногда въ блокъ съ 4 собаками и внезапно издавъ какой-то крикъ пускали ихъ. Собаки бросались на беззащитныхъ людей и рвали ихъ. Нѣмцы атукали и гоготали. Передъ нашими глазами воскресали картины изъ временъ Нерона. Въ лазаретъ постоянно поступали несчастные съ вырванными кусками мяса и покусанными лицами. Фамилія коменданта лагеря была Рейшъ или Репшъ. Въ сентябрѣ мѣсяцѣ въ лагерь пріѣхала сестра Казенбекъ. Мы разсказали ей все. Въ результатѣ все осталось по старому. Офиціальныя наказанія, которымъ подвергались наши плѣнные, очень часто, совершенно безъ всякой вины съ ихъ стороны, были слѣдующія: избіеніе резиной, битье прикладами, колотье штыками, перетаскиваніе съ мѣста на мѣсто опредѣленное число разъ кучи большихъ тяжелыхъ камней, заковываніе въ кандалы рукъ и ногъ съ непремѣннымъ условіемъ ходить скованнымъ по лагерю, заходить въ бараки скованные не смѣли, а равно не смѣли останавливаться, подвязываніе къ столбамъ съ ногами на землѣ, подвязываніе въ висячемъ видѣ на воздухѣ, подвязываніе внизъ головой, карцеръ и голодъ. Витье палками, какъ я уже сказалъ, не считалось за наказаніе. Въ концѣ марта 1915 г. у-насъ скопилось въ лагерѣ довольно значительное количество русскихъ унтеръ-офицеровъ и фельдфебелей. Сперва, на нихъ не обращали никакого вниманія и посылали всѣхъ на работу, такъ что это были случайно оставшіеся по болѣзни и другимъ причинамъ. Теперь же ихъ почему-то позвали въ комендатуру и потребовали, чтобы они подписались въ томъ, что они желаютъ добровольно отправиться на работу. Причины не объяснили. Унтеръ-офицеры отвѣтили, что такое требованіе ихъ удивляетъ, такъ какъ они до сихъ поръ Никогда отъ работъ не отказывались, и теперь, хотя и не отказываются отъ исполненій приказаній коменданта, но подписать бумагу не желаютъ. За отказъ отъ подписки начались истязанія. Съ 6 час. утра и до 6–7 час. вечера ихъ подвергали «ученію», которое состояло въ томъ, что они должны были по командѣ бѣжать, ложиться, вставать, опять бѣжать, итти шагомъ и т. д., причемъ тѣхъ, кто не исполнялъ быстро команды, немедленно избивали. Унтеръ-офицеры обратились ко мнѣ. Я написалъ бумагу на имя испанскаго посла и послалъ ее въ комендатуру. Комендантъ сказалъ, что въ бумагѣ я написалъ ложь, но, тѣмъ не менѣе, унтеръ-офицеровъ стали гонять, уже въ другомъ мѣстѣ, «чтобы врачи не видѣли», какъ сказалъ лейтенантъ. Въ это время пріѣзжали въ лагерь представители швейцарскаго правительства. Я при комендантѣ разсказалъ имъ все. Комендантъ заявилъ, что это ложь. Я предложилъ тогда спросить стоявшихъ тутъ же унтеръ-офицеровъ. Представители ничего на. это по сказали. Вскорѣ большую часть унтеръ-офицеровъ и фельдфебелей куда-то услали и въ лагерѣ оставили изъ нихъ человѣкъ 30, которыхъ гоняли еще недѣли двѣ. Сестра, уѣзжая изъ лагеря, оставила мнѣ 800 марокъ для выдачи въ видѣ вспомоществованія плѣннымъ, кромѣ того, стали приходить подарки. Я просилъ коменданта разрѣшить выбрать комиссію изъ плѣнныхъ. Онъ отказалъ и потребовалъ выдать деньги, сказавъ, что онъ самъ ихъ раздастъ. Я заявилъ ему, что деньги переданы мнѣ, а потому мною и будутъ розданы. Тогда онъ назначилъ комиссію изъ плѣнныхъ, близко стоявшихъ въ комендатурѣ. Я боролся съ этой комиссіей какъ могъ: задерживалъ раздачу подарковъ, протестовалъ, писалъ жалобы и т. д. Въ это время къ намъ пріѣхалъ пасторъ Николе изъ Бернскаго комитета, и я не могу не сказать здѣсь нѣсколько словъ объ этомъ удивительно сердечномъ и добромъ человѣкѣ. Мы всю жизнь не забудемъ его. Онъ въ высшей степени внимательно отнесся къ намъ, утѣшалъ и успокаивалъ насъ какъ могъ. Онъ принялъ въ насъ полное участіе, выслушалъ всѣ наши жалобы на истязательства и, благодаря его переговорамъ съ комендантомъ, замѣтно было временное улучшеніе въ положеніи плѣнныхъ, а мнѣ разрѣшено было выбрать комиссію, но не иначе, какъ изъ фельдфебелей и подпрапорщиковъ. Всякія увеселенія въ лагерѣ были воспрещены, хотя въ лагерѣ былъ полный русскій оркестръ съ инструментами, взятый въ плѣнѣ. Онъ игралъ только одинъ разъ на Рождество 1916 г.; впрочемъ, намъ было не до развлеченій и музыки въ этомъ морѣ страданій. Къ концу 1916 г. намъ разрѣшили устроить театръ, но играть и смотрѣть было некому, такъ какъ въ. лагерѣ оставались только калѣки, не болѣе 500–600 человѣкъ, все же способное не только работать, но просто ходить, было выслано на работу. Мной же въ лагерѣ была устроена школа. Работы внѣ лагеря, по градаціямъ ихъ тяжести, можно раздѣлить на: 1) работы у крестьянъ, 2) у помѣщиковъ, 3) на фабрикахъ и заводахъ и 4) общественныхъ и казенныхъ работъ (осушка болотъ, проведеніе желѣзныхъ и шоссейныхъ дорогъ). Общая характеристика такихъ работъ будетъ правильна, если я скажу, что тамъ процвѣталъ полнѣйшій произволъ, безконтрольное самоуправство нѣмецкихъ солдатъ, поставленныхъ надсмотрщиками за партіями плѣнныхъ, голодъ, отсутствіе посылокъ и подарковъ изъ Россіи, отсутствіе медицинской помощи, отвратительныя помѣщенія, сплошь и рядомъ темныя, холодныя и сырыя. Плѣнные работали почти всѣ въ деревянныхъ колодкахъ вмѣсто сапогъ. Поэтому очень часты были случаи отмороженія ногъ. Съ отмороженными конечностями плѣнные лежали по конюшнямъ, подваламъ и сараямъ на такихъ работахъ по 9 и болѣе сутокъ. Его избивали какъ Симулянта и только послѣ всѣхъ этихъ истязаній привозили въ лазаретъ, гдѣ ему приходилось отрѣзать ноги. Хуже всего приходилось на такихъ работахъ нашимъ фельдфебелямъ и унтеръ-офицерамъ. Надъ ними спеціально издѣвались. Я уже говорилъ, что когда мы пріѣхали въ лагерь и увидѣли, что тамъ дѣлается, то потребовали, чтобы, во-первыхъ, былъ приведенъ въ порядокъ лазаретъ, чтобы была, хоть какая-нибудь возможность работать тамъ, во-вторыхъ, чтобы было прекращено избіеніе плѣнныхъ и въ третьихъ, чтобы была прекращена травля собаками. Мы заявили, что если эти наши требованія не будутъ исполнены, мы отказываемся отъ работы. Комендантъ отвѣтилъ — если мы будемъ вмѣшиваться въ дѣла насъ не касающіяся и не будемъ исполнять приказаній, то съ насъ снимутъ погоны и будутъ поступать какъ съ солдатами, т. е. привязывать къ столбу и сѣчь. Мы отвѣтили ему, что живыми не дадимся, и отказались отъ работъ. Пришелъ докторъ Рихтеръ и сталъ уговаривать насъ, давалъ честное слово, что всѣ «недоразумѣнія» будутъ улажены. Жалѣя несчастныхъ солдатъ, мы соглашались на работу. Спустя нѣкоторое время произошло разсказанное мною, избіеніе д-ра Михайлова. Мы опять отказались отъ работъ, опять Рихтеръ уговоривалъ насъ и давалъ свое честное слово, но его честныя слова были сплошной гнусной ложью. Такихъ исторій было много. Мы на каждомъ шагу подвергались оскорбленію, глумленію и униженію. Всегда оскорбленія проходили совершенно безнаказанно для оскорбляющихъ насъ. Мы протестовали сколько могли, писали жалобы коменданту, въ Берлинъ, въ испанское посольство, но все это оставалось только гласомъ вопіющихъ въ пустынѣ, и мы, жалѣя несчастныхъ плѣнныхъ, продолжали работать подъ этимъ постояннымъ гнетомъ униженія всякаго нашего человѣческаго достоинства. Мнѣ, какъ старшему, влетало всегда больше всѣхъ. Комендантъ придумывалъ особые способы, чтобы, какъ казалось ему, еще больше унизить меня. Онъ выстраивалъ команды всего лагеря, вызывалъ меня къ нимъ и при нихъ ругалъ меня, грозилъ столбомъ и поркой, если буду вмѣшиваться «не въ свое дѣло». Конечно, это имѣло только обратное вліяніе. Комендантъ постоянно повторялъ мнѣ, что я обязанъ только лечить и исполнять приказанія. Былъ, напримѣръ, такой случай: изъ Берлина прислали ящикъ спеціально провокаціонной литературы. Объ этомъ мнѣ письменно сообщили солдаты. Я пошелъ въ комендатуру, не засталъ тамъ никого и, выйдя, сказалъ стоявшимъ тутъ же нѣсколькимъ русскимъ солдатамъ, чтобы они передали въ лагерь мой совѣтъ — книгъ этихъ пока не брать. На другой день былъ выстроенъ лагерь, причемъ комендантъ вызвалъ, меня, ругалъ и грозилъ, что отдастъ меня подъ судъ. Три моихъ товарища и священникъ Милоглазовъ подали ему письменное заявленіе, что они просятъ и ихъ отдать подъ судъ, ибо я ничего не предпринимаю безъ ихъ вѣдома и одобренія. По этому поводу пріѣзжалъ нѣмецкій генералъ Гольцъ, много говорилъ и, въ концѣ концовъ, заявилъ, что на первый разъ онъ милостиво прощаетъ насъ. Я отвѣтилъ, что мы въ милости не нуждаемся, а требуемъ суда и справедливости. Гольцъ уѣхалъ, но подъ судъ насъ не отдали. Въ августѣ 1915 г. привезли изъ подъ Пултуска и Остроленки нашихъ раненыхъ. Эти несчастные по 30 сутокъ не перевязывались. Я раньше никогда не думалъ, чтобы черви въ ранахъ могли достигать такихъ громадныхъ размѣровъ. Ни одного плѣннаго не было безъ червей. Истощены они были до крайнихъ предѣловъ. Необходимыя операціи пришлось отложить, чтобы дать больнымъ возможность хоть немножко собраться съ силами. Я забылъ еще сказать, что въ лазаретѣ умершіе по нѣсколько дней лежали съ живыми.