Половодье. Книга первая - [18]

— Постой, Рома! Постой!

Роман ускорил шаги. Тогда она догнала его и снова встала поперек пути, отчаянная, готовая на все.

— Не пущу я тебя! — проговорила решительно. — Один ты мне дорог. Одного тебя видеть хочу. Одного!

— Пусти! Или тебя бить, что ли?..

— Бей! Бей, все равно не пущу, пока не насмотрюсь! Люб ты мне! Жизни дороже! Рома!

— А он? — сердито кивнул головой Роман.

— Только ты у меня один и есть. Не скрываю: и с Ларионом Бондарем, и с Колькой Делянкиным гуляла. А что из того? Тебя хотела забыть. Выбросить вот отсюда, — Нюрка порывисто прижала руки к груди. — Выбросить! Да не умею я это! Не могу!

«Не плошала», — Роман вспомнил слова, сказанные Ванькой Бобровым. Значит, все правда, правда!

— Как хочешь, так обо мне и суди. Называй потаскухой. От тебя обиду стерплю.

— Эх, ты! Слово давала, что навсегда вместе будем, — с горечью и укоризной проговорил Роман.

— Дурою была тогда, да и тебя жалела, потому как не на гулянку — на войну шел. Может, не раз я повеситься хотела, когда поняла, что не бывать свадьбе нашей?

Роман не мог еще разобраться в том, о чем говорила она, но по тону ее голоса, по стеклянному блеску глаз понял: Нюрка не обманывает.

— Ладно, — смягчился он. — Сядем, что ли.

Они сели под кустом акации, на густую, буйно разросшуюся траву. Нюрка сорвала с себя платок, как тогда, вечером; намотала его зачем-то на указательный палец левой руки, потом снова размотала. Она ждала, когда Роман заговорит, не решаясь сказать ему о чем-то самом важном. И он заговорил:

— Почему свадьбе не бывать? Кто тебе сказал?

— Сама! Не хочу я идти так, как другие.

— Как это? — он смотрел на Нюрку пристальным, упорным взглядом.

— Да так, с ложью, чтобы весь век камень на шее висел. И тебя знаю. Не такой ты жены стоишь, — на ее глаза навернулись крупные слезы и покатились, как горошины, по пылающим щекам. — Я себя тысячу раз прокляла. Да разве поправишь теперь?..

Роман круто повернулся к Нюрке, а потом рывком отстранился от нее. Он понял все до конца. И ненависть обожгла душу. Хотелось уйти, как можно скорее уйти отсюда, но подкатившая к горлу злоба искала выхода.

— Рома! Любый мой!.. — выдохнула Нюрка и заплакала горько, навзрыд, уткнувшись головой в колени.

— Тварь последняя! — крикнул Роман, вскочил и уже не пошел — побежал вдоль берега.

11

А вечером все село знало о том, что дед Гузырь вытащил из озера Нюрку Михееву. Много воды хлебнула, потому как попала в самый омут, да дед оказался знатоком по части утопленников. Вместе с переселенцем Елисеем Гавриным откачали девку.

— Теперь, паря, до ста годов доживет и не охнет. Верная примета: кто тонул, тот поживучее прочих будет, — рассказывал Гузырь. — А каким манером, значится, гибельность получилась? Мы с дедкой Елисеем морды проверять поплыли, карасишек да гольянов к ужину раздобыть. А она, паря, сидит, пригорюнилась у куста. Зарылась себе в подол и нас не видит. Чегой-то думает, однако, размышляет. Да нам только какое дело до девки? Что я, что Елисей — колоды гнилые, с землей-матушкой время обручаться, якорь ее. Плывем, значится, и в ус не дуем. Сидит и пущай сидит, любо-дорого! И только в камыш сунулись, в рогозу — бултых сзади. Говорю Елисею: давай вертаться. Ежели девка искупаться надумала, так разболочься не должна успеть, а в одеже кто купается? Меня кто-то как в бок шилом… Вернулись. А оно так и есть, паря. На берегу ни одежи, ни девки. Нырнул я. Все одно помирать, думаю. И вытащил эдаким манером за волос. А там, в яме, ох, и крутит — сущая карусель.

— Еще дышала? — спрашивали любопытные.

— Какой там! Посинела, будто курица дохлая. Откачали девку. Когда, значится, воду из нее выпустили, в себя приходить стала. Глазами заморгала и дичится нас, как чумная. Вот, думаю, якорь тебя.

Больше Гузырь ничего не мог сказать. Но покровчане — народ дошлый: знают, что к чему. У всех еще свежо в памяти: неспроста Романа Завгороднего ухлопать хотели, из-за Нюрки.

И пошли по селу пересуды. Кто-то пустил слух, что Нюрку избил за измену рябой Федька и она от стыда бросилась в омут. Шибко гордая. Другая бы перетерпела, и все. Знамо, обидно, что парень, а не муж учил уму-разуму, да что поделаешь? На бабьем веку всякое случается.

Иные утверждали, что всему виною Роман. За обиду мстить стал не только объездчикам, но и Нюрке. Пригрозил смертью девке. Так уж лучше сразу себя изничтожить, чем ждать гибели с часу на час.

Этой догадке верили многие, так как Романа видели незадолго до происшествия у озера.

А некоторые в объяснении причин этого случая зашли еще дальше.

— Снасильничал он Нюрку. Вот какая печаль приключилась, — говорила тетка Дарья. — Когда уговаривал, обещал жениться. А потом отказал. Я, говорит, другую, покраше, попригожее в жены найду. Ох, и дуры мы, бабы, дуры!..

— Невеста — не жена. Можно и разневеститься, — сказал кузнец. — Не она первая, не она последняя…

— Все вы одним миром мазаны! — напустилась на Гаврилу тетка Дарья. — Лакомы до нашего брата. А девке каково? Изгубят и бросят. Живи, как хошь.

— Не то беда, что рано родила, а то беда, что поздно обвенчалась, — не уступал кузнец. Мужики понимающе переглянулись, захохотали.