Половина желтого солнца - [25]

– Нсукка – клочок пыльной земли в глуши, дешевле земли для университета нигде не нашлось, – сказала Кайнене. Просто невероятно, до чего легко она переходила к будничным темам. – Но чтобы писать книгу, лучше места нет, верно?

– Верно, – согласился Ричард.

– Тебе может там понравиться, и ты захочешь остаться.

– Может быть. – Ричард нырнул под простыню. – Но я так рад, что ты будешь в Порт-Харкорте и мне не придется мотаться в Лагос, чтобы видеться с тобой.

Кайнене молча делала затяжку за затяжкой, и Ричард похолодел: вдруг она скажет, что с отъездом из Лагоса между ними все будет кончено и в Порт-Харкорте она найдет настоящего мужчину?

– Будешь приезжать ко мне по выходным. Мой дом – самое подходящее место для нас, – сказала Кайнене. – Такая громадина. Папа подарил мне его в прошлом году – что-то вроде приданого, приманка для подходящего жениха, чтобы пристроить дочку-уродину. Если вдуматься, очень по-европейски, здесь-то в ходу не приданое, а выкуп за невесту. – Она затушила сигарету, не докурив. – Оланна сказала, что дом ей не нужен. Он ей и вправду ни к чему. Недвижимость прибережем для сестрицы-дурнушки.

– Не надо, Кайнене.

– «Не надо, Кайнене», – передразнила она и встала.

Ричарду хотелось вернуть ее в постель, но он не доверял своему телу, а нового разочарования не вынес бы. Иногда ему казалось, что он ничего о ней не знает и никогда не сможет до нее достучаться. Но бывало, лежа с ней рядом, он ощущал полноту жизни и уверенность, что нашел свое счастье.

– Кстати, я попросила Оланну познакомить тебя с ее революционером, – сказала Кайнене и сняла парик; короткие тугие косички делали ее лицо совсем юным, беззащитным. – До него она встречалась с князьком-хауса. Парень был спокойный, мягкий и не верил во всякие бредни, как она. А Оденигбо мнит себя борцом за свободу. Он математик, но все свободное время пишет статейки про социализм по-африкански. Оланна в восторге. Не понимают, какая ерунда на самом деле этот их социализм. – Кайнене снова надела парик и стала расчесывать; волнистые пряди с пробором посередине свисали до подбородка. Ричард любовался чистыми линиями ее худого тела, поднятой тонкой рукой.

– Социализм подошел бы для Нигерии, если строить его с умом, – заметил Ричард. – Ведь его суть – справедливая экономика, так?

Кайнене фыркнула:

– Строить социализм с игбо – гиблое дело. Здесь одно из самых любимых имен для девочек – Огбеньелу, а что оно значит? «Не отдадим замуж за бедняка». Ставить такую печать на ребенке с рождения – капитализм во всей красе.

Ричард расхохотался, и особенно его позабавило, что сама Кайнене даже не улыбнулась, невозмутимо причесываясь. Ричард представил, как будет смеяться с ней вместе еще много-много раз. Он часто ловил себя на том, что не успело кончиться настоящее, а он уже мечтает о будущем.

Ричард встал с постели и, поймав на себе взгляд Кайнене, застыдился своей наготы: вдруг за ее бесстрастным лицом прячется брезгливость?

– Я расстался со Сьюзен, – выпалил он. – Живу в гостинице «Принсвилл» в Икедже. До отъезда в Нсукку заберу у нее вещи.

Во взгляде Кайнене он прочитал удивление и что-то еще, не совсем понятное. Раздумье, быть может?

– У нас с ней не было будущего, – продолжал Ричард. Нельзя, чтобы Кайнене догадалась, что причина в ней. Еще не время.

– Тебе понадобится слуга, – сказала Кайнене.

– Что?

– Слуга в Нсукке. Стирать белье, прибирать дом.

Ричарда смутил столь неожиданный переход.

– Зачем? Я и сам управлюсь, давно живу один.

Кайнене вроде и не слышала.

– Попрошу Оланну подыскать кого-нибудь. – Она достала из портсигара сигарету, но зажигать не стала. Отложив ее на ночной столик, подошла к Ричарду и обняла его. Ричард от неожиданности даже не ответил на объятие. Кайнене никогда не обнимала его так крепко, разве что в постели. Сама Кайнене тоже как будто растерялась – сразу отстранилась и закурила. Потом Ричард часто вспоминал ее порыв, и его не покидало чувство, будто в тот миг рушилась стена.

Спустя неделю Ричард уехал в Нсукку. Он вел машину не спеша, то и дело съезжал с дороги, чтобы свериться с картой, которую нарисовала для него Кайнене. Переехав через Нигер, решил завернуть в Игбо-Укву. Очутившись на земле игбо, он хотел взглянуть на место, где нашли оплетенный сосуд. Тут и там попадались цементные дома; они выглядели чужеродно среди живописных глинобитных хижин, теснившихся по обе стороны немощеных улочек, таких узеньких, что Ричарду пришлось оставить машину на краю поселка и последовать за пареньком в шортах цвета хаки, видимо привыкшим водить туристов. Звали его Эмека Анози. На раскопках он был подсобным рабочим. Он показал Ричарду прямоугольные канавы на месте раскопок, лопаты, поддоны, в которых чистили бронзу.

– Хотите поговорить с моим отцом, нашим старейшиной? Я буду переводить, – вызвался Эмека.

– Спасибо. – Ричарда слегка ошеломил и теплый прием, и соседи, которые подходили и говорили: «Здравствуйте. Nno, добро пожаловать», – хотя он и явился без приглашения.

Анози-старший был в засаленном покрывале, завязанном узлом на шее сзади. Он провел Ричарда с Эмекой в свою полутемную, пропахшую плесенью хижину. Хоть Ричард и знал историю находок, но все равно задал вопрос. Анози-старший вдохнул щепотку табаку и начал рассказ. Лет двадцать назад его брат рыл колодец и наткнулся на что-то металлическое – оказалось, сосуд. Там же он нашел еще несколько, выкопал, отмыл и созвал соседей посмотреть. Сосуды были тонкой работы, выглядели так, будто их сплели из металлических нитей, и всем в них чудилось что-то смутно знакомое, но никто не мог припомнить, где такие делают. Вскоре слух о находках докатился до окружного комиссара в Энугу, и тот велел отвезти их в Лагос, в Департамент древностей. После этого о сосудах долго молчали, его брат дорыл колодец, и жизнь пошла своим чередом. А несколько лет назад приехал белый из Ибадана и начал раскопки. Сперва долго тянулись переговоры – из-за хлева с козами и стены дома, которые надо было снести, – но работа пошла хорошо. Уже настал сезон харматана