Половина собаки - [83]

Мне уже тысячу раз выражали удивление тем обстоятельством, что я вырос, но мне все никак не удается выяснить, что должен отвечать на это вежливый мальчик. Правильно ли будет сказать скромно: «Ох, да что там я!» — или лучше уточнить: «Только метр и шестьдесят один сантиметр».

— Мадис!

Маму и бабушку я не узнал, на них тоже были черные платки, и они ничем не отличались от чужих тетенек.

— Мадис! Да ты соображаешь? — шепотом возмутилась мама. — В красном галстуке явиться на похороны!

Но ведь, кроме этого красного галстука-бабочки, который я сам купил в городе только неделю назад, другого у меня нет. Как же мама вдруг умудрилась забыть об этом?

— И запомни: бабушке надо сказать: «Сочувствую от всего сердца!» — прошептала мама.

Бабушка протянула руку отцу, и отец сказал:

— Теперь, дорогая теща, все мы сироты!

Они оба заплакали.

— Здравствуй, баб! — попытался я сказать так бодро, как только мог. — Не огорчайся, мы возьмем тебя жить к нам!

Я почувствовал, как мать толкнула меня локтем, но все же никак не мог произнести эту манерную фразу: «Сочувствую от всего сердца».

Ведь бабушка и так наверняка знала, что мы все одинаково несчастны и должны сочувствовать друг другу.

— Мадис, что ты должен был сказать? — напомнила мне мама, но я словно онемел.

— Да, этот парнишка совсем из другого теста, чем Майду! — Бабушка вздохнула. — Мы Луйки, люди чувств, а у Мадиса густая ингерманландская[15] кровь! Хочешь ли ты вообще-то посмотреть на деда? — обратилась бабушка ко мне, вид у нее был обиженный.

Я кивнул.

Окна в спальне были распахнуты, и когда открывали дверь, гардины взлетали, как два белых облачка.

— Дедушка!

Но тот, кто лежал в гробу, не был дедушкой, хотя и был очень похож на него. Дедушка не мог ни секунды обходиться без улыбки, песни, смеха. Мне хотелось сказать всем: «Не печальтесь, это ведь не настоящий дедушка!» Но вдруг у меня перед глазами затанцевали синие, красные и желтые искорки, ноги сделались слабыми, пол наклонился и закачался.

Приходя в себя, почувствовал какой-то резкий, противный запах. Открыл глаза и увидел перед собой дедушкиного друга — ветеринара, который держал вонючую ватку перед моим носом. Я лежал на диване, под голову мне была подложена подушка.

— Ну, Мадис-парниша, — сказал ветеринар, грустно улыбаясь, — вот и мы наконец опять встретились.

— Мальчишка голодный, потому и упал в обморок, — считал стоявший рядом с диваном отец. — Паштету хочешь? Хороший паштет, домашний!

Я, возражая, потряс головой. Ощущал удивительную пустоту и в голове, и во всем теле.

Однако же отец протянул мне бутерброд с паштетом и приказал:

— Ешь, ешь! Ешь хотя бы насильно, тебе еще нужно быть сегодня за настоящего взрослого мужчину!

— Да, ничего не поделаешь, — грустно сказала мать. Она тоже стояла тут и глядела, как я прихожу в себя. — Мадис, вставай теперь и одевайся.

— Неужели среди родственников нет больше мужчин, что мальчишку заставляют нести гроб деда? — удивился ветеринар и покачал головой.

— Майду на два года старше, — сказала мать. — Но он у нас такой чувствительный и нежный, он такого не переживет.

Я враз понял о чем идет речь: не хватало родственников-мужчин, чтобы нести дедушкин гроб. Я тут же вскочил, мне показалось, будто дедушка сказал улыбаясь: «Ну, Мадис-парнишка, разве мало я носил тебя на руках, теперь твоя очередь прийти мне на помощь!»

Из дальнейшего помню только холодный, белый и гнетущий туман, в котором мы вшестером несли гроб дедушки на кладбище. У тумана был запах еловых веток и астр, пострадавших от заморозков. Я опять был, словно тупой робот, который механически делает все, что велит мать. Когда два могильщика с лопатами быстро разместили венки и цветы на могильном холмике и чужой фотограф в кепке велел близким родственникам стать в ряд потеснее и, наведя фотоаппарат, щелкнул несколько раз, мне казалось, что все это какой-то гнетущий сон.

Чувство, что пребываю в сновидении, не исчезло у меня и когда сидели за столом на поминках, и вечером, когда я лежал рядом с Майду на бабушкином диване. Весь дом, весь мир казался каким-то другим — пустым и жестоким, когда не стало дедушки. Слышно было, как мама и бабушка в кухне мыли посуду.

— Медали я отцу в гроб не положила, — сказала бабушка. — Он всегда говорил, что оставит их сынку и аккордеон тоже. И ведь он это всегда Мадиса сынком называл… Но разве Мадис сможет оценить такое? Подумай, ни одной слезинки не проронил!

— Он вообще-то хороший мальчик, трудолюбивый и послушный, — попыталась оправдать меня мама.

— Но Майду-то, душевный ребенок, выразил, как полагается, сочувствие и плакал, все время плакал. Человеку с таким жалостливым сердцем трудно будет жить, — считала бабушка.

Я толкнул локтем Майду, но он уже спал.

— Дала Майду давеча сахарной воды, это успокаивает, — сказала мама.

— Ты могла бы его денька на два оставить со мной, — попросила бабушка. — Поначалу так страшно одной… Небось они позволят ему там, в школе…

— Не знаю, мальчик в последнем классе… Да он и со скотиной не привык дело иметь, все только читает книги и возится с радиодеталями. Пожалуй, больше помощи было бы от Мадиса, — предложила мама.