Половина собаки - [48]

— Почему ты такая больсая? Дюймовочка делена быть маленькой.

— А я и не Дюймовочка. Меня зовут Тийна. Я живу там, за лесом.

— Мы сивем на берегу озела и на Ялвеотса теэ. Зимой сивем в Ялвеотса, а летом тут. И нам четыле годика, — объясняли близнецы по очереди. — Я — Клыыт, а она — Кялт. Мы ходим к логопеду.

— Кто это — логопед?

— Это такая тетя, котолая учит, что надо говолить не Кялт, а Кялт, — объяснила одна из малышек. — И еще она говолит, что Калл у Клалы уклал калалы.

Я сообразила, что девочки ходят к специальному врачу, который учит их выговаривать «р», и что зовут их Кярт и Крыыт.

— Кто из вас Кярт, а кто — Крыыт? — спросила я, испытывая даже неловкость, что умею выговаривать «р».

— Я — Кялт. Потому что у меня лодинка под ухом.

Действительно, у Кярт чуть ниже мочки уха было довольно большое родимое пятно. Без него девочки были бы до неузнаваемости одинаковы.

— Откуда ты сюда плисла? — спросила Кярт.

— Из Карилы. И меня зовут Тийна Киркаль.

— Из Калилы? — изумилась Крыыт. — Тийна Кирикаль! А Кирикаль это твое имя или фамилия?

— Киркаль — это фамилия. Скажи еще «Киркаль»! Кярт, скажи ты тоже.

Кярт пожала плечами.

— Киркаль, — произнесла Кярт, четко выговорив «р». — Но что это значит?

— Это значит, что мою маму, когда она еще была малюткой, нашли возле кирки.

— А что такое кир-ка?

— Ну это… такой большой дом с башней, на которой крест. Скажите еще: кирка!

— Кирка! — сказали двойняшки дружно.

— Теперь вы умеете произносить «р»! — обрадовалась я.

— Клыыт не умеет, я умею.

— Скажите: Крыыт и Кярт!

— Клыыт и Кялт! — повторили двойняшки, но теперь «л» звучал с небольшим рычащим оттенком.

Я задумалась, что бы такое еще попросить их сказать, чтобы они произнесли «р». Но вдруг раздалось из леса:

— Крыыт! Кярт! Вы где-е?

— Здесь! — заорали двойняшки.

Из леса вышла красивая женщина в длинном цветастом платье, как у принцессы. В руках у нее была большая корзина.

— Глянь-поглянь, вы нашли себе подругу! А где же ваши лукошки?

— Лукоски здесь, — сказала Кярт. — Гляди, мама, это Тийна.

— Здравствуй, Тийна. Ты тоже пришла по ягоды?

— Нет, я собираю липовый цвет.

— Мама, фамилия Тийны — Киркаль, ее наели возле кирки.

— Кярт! Что ты сказала? Кирка? — Женщина опустила корзину на землю и взяла дочерей за локти. — Ну-ка, скажи еще!

— Ки-ир-ки! Ки-ир-ки! — пропели Кярт и Крыыт.

— Господи! Тийна, это ты научила их выговаривать «р»? Подумать только, мы целый год ходили к логопеду, но девочки все равно говорили «эль» и «эль»! Да ты просто чудо!

— Они выговаривают «р» не во всех словах, но там, где «р» между двумя «и» или после «и», там у них прекрасно получается, — считала я. То, что меня назвали чудом, мне очень нравилось.

А мать двойняшек еще полчаса требовала от своих малышей, чтобы они произносили удивительные слова: ирис, тири-там, гири, лирик, нипитири… Крыыт и Кярт вошли в такой азарт, что иногда произносили больше «р», чем требовалось. Затем я помогла найти лукошки двойняшек — в каждом было по нескольку полузеленых ягодок — и, поддавшись их великим уговорам, пошла к ним в гости.

Перед домом, выкрашенным в желтый цвет, сидел под кленом низенький мужчина в плавках и шляпе, а перед ним стояла какая-то странная рама.

— Папа, папа, мы говолим эль! — крикнула Крыыт. — Тийна научила!

Выяснилось, что отец двойняшек — художник, а странная рама перед ним — мольберт. Дядя Эйвинд как раз закончил картину, изображавшую озеро Лауси. Глядя на картину издалека, казалось, что видишь действительно воду, волнующееся озеро, лишь поменьше настоящего, но, подойдя поближе, я увидела сплошные мазки краски — полоски и точки, некоторые из них были совсем красными или зелеными, но, сливаясь вместе, эти точки, линии, завитушки производили впечатление спокойного голубого озера.

— Живопись маслом и следует смотреть издали, — сказал дядя Эйвинд.

Затем он услыхал от жены великую новость про двойняшек, и снова началось киркание и ирисничание. И художник тоже всплеснул руками и принялся придумывать новые слова с «р»: мимикрия, Кирилл, Пирита…

— Марет, угости чудесную девочку хотя бы конфетой! — крикнул он.

В доме у художников все было совсем не так, как у нас. Тут все было как бы в беспорядке, но в то же время и в порядке. На одном столе лежали странные обломки сухих веток, стояла ваза со стеблями клубники и стопка тарелок, на другом столе стояла лишь ваза с ромашками, на третьем — большая миска, напоминавшая человеческие губы, а в ней было полно белых конфет. «Горошек», словно круглые зубы во рту. Здесь стоял старомодный буфет с зелеными стеклами в дверках и маленький телевизор из красной пластмассы. Кушетка, покрытая старинным покрывалом, на нем были вытканы маленькие лошадки и огромные ландыши. На лакированых дощатых стенах не было обоев, зато на них висело множество живописных картин. Они изображали озеро, цветы, Крыыт и Кярт, незнакомых старых людей и облака. Картины с облаками были самые красивые: на сером небе перистые облака, на голубом небе розовые облака, как пена. Но больше всего мне понравился закат солнца, который перекрывали слоеные облака — лиловые, розовые, красные, серые…

— Тебе нравится эта вечерняя заря? — спросил художник. — Так возьми картину себе. В память о сегодняшнем историческом дне!