Половина неба - [29]

Я слышал крики пограничников и шорох мельчайших волн, расходящихся от зависших вдали от берега медуз, я слышал как хлопают крыльями чайки, мечущиеся под облаками, слышал топот Пашки, возвращающегося в нашу комнату после вечернего костра, чей-то очень далекий плач, шорох и вой эфира, и еще какие-то звуки, которые не понимал тогда, тяжелые и мерные — и только много лет спустя, из одного тяжелого документального фильма, я понял, что слышал в ту ночь грохот солдатских сапог по полузаваленным коридорам взорвавшейся электростанции, — это добровольцы бегали «десятиминутки», спасая из зараженных помещений приборы и оборудование, чтобы через восемь часов (когда я проснусь в корпусе после беспокойного и неловкого сна, полного прикосновений куда как менее целомудренных, чем эти па медленного подводного танца), — умирать в муках, захлебываясь собственной рвотой, на глазах у врачей, которые раньше видели всё это только в учебниках.

Кто-то засмеялся на той стороне пляжа, послышались шаги, и Таня немедленно оторвалась от меня, нырнула, вынырнула у самого берега, бросилась к полотенцу, а я помчался за ней следом, неловко падая в воде. До корпуса мы шли молча, не то чтобы не зная, что сказать, а, скорее, не понимая, зачем. Через три дня мы разъезжались, писали друг другу адреса на пионерских галстуках, я обнимал ее в опустевшем корпусе за пять минут до отхода автобуса, в буквальном смысле отрываясь от нее сердцем, потом я получил два письма, написал одну открытку. Больше ничего не было.

Земной сад, цветы при люминесцентном свете фонаря были как будто покрыты серебристой пылью, — выйдя на середину аллеи, я разом услышал стрекотание всех цикад: такое привычное, что перестаешь его замечать, это стрекотание вдруг рухнуло на меня отовсюду. Я услышал собачий лай где-то вдалеке и плеск со стороны моря, и замотал головой. Чтобы как-то успокоиться, я решил пойти в радиорубку, посмотреть, что делает Славка, который там обычно болтался, — наверное, я понимал, что не засну.

Поднявшись по лестнице, я услышал из-за прикрытой двери шипение и треск, а больше ничего, — постучался, никто не ответил, я распахнул дверь, а там, у приемника, стоявшего под самой настольной лампой, вокруг стола, заваленного радиодеталями, стояли Наташа, Марина, Славка, какие-то ещё из других отрядов, а знакомый неприятный женский голос, с трудом выгребая из из металлического шума, продолжал: «По сообщениям очевидцев, люди тысячами покидают Припять и Чернобыль, пытаясь прорваться через заградительные кордоны. Метеорологические службы североевропейских стран предупреждают о приближении радиоактивного облака». Я слушал, опершись спиной на дверной косяк, смотрел на зелёный абажур настольной лампы и думал о том, что завтра я расскажу все это Тане и буду с ней, и она сможет на меня опереться. «Вы слушаете программу Liberty Live, — сказало радио, — Свобода в прямом эфире».

Северо-Восточная Атлантика, 11.040 м над уровнем моря

Стив уже расспрашивал маму о том, будут ли у него в Москве новые друзья, она успокаивала его, что да, конечно будут, и школа ему понравится, а ещё там можно играть в снежки, — помнишь, как в Сан Луис Обиспо привезли с гор снег на грузовиках — ну так вот, в Москве снег падает с неба, сам, его ниоткуда не привозят.

Я поёжился — почему-то продрог, а то ли просто начал трезветь не к месту. И всё время думал про женщину и мальчика, про ветку на той фотографии, про то, чем закончилась история, что мальчик остался, видимо, цел и невредим, а больше мы ничего не знаем.

— Say, Mark, — Джози перегнулась ко мне, — our new apartment is somewhere near. — Она достала бумажку и прочитала по слогам: — Kropotkinskaya. Is it a good neighbourhood?

— Well, there are no neighbourhoods in American terms in Moscow. But yes, it’s rather a nice place and quiet if your new apartment is far from the street. And it’s close to the centre. Well, imagine yourself living somewhere in Upper East Side.

— I've never lived in New York, — она улыбнулась. — It's crazy. Everybody is in a hurry. They don’t live life there.

— Well, Moscow is much more like New York, than like SLO, you’ll see. But you’ll get used to it.

Я не сказал ей. Я подумал, что хватит с неё переезда, хватит с неё наступающей зимы с тридцатиградусным морозом, им и так страшновато ехать в незнакомую страну, хватит с них. Все произойдет само и, наверное, продлится недолго. А потом, в сутолоке переезда и первых дней, всё, может быть, как-то и забудется. Или хотя бы когда-нибудь.

Boston, MA

— Нет, это, конечно Арбат, только что без матрёшек, как видишь. Но смысл, в общем, примерно такой.

— Нет, мне кажется, это какой-то правильный Арбат, такой, как бы сказать, небесный Арбат, его райский двойник, только что без смарагда и сердоликов, хотя, смотри, как сказать, — в этот момент мы как раз проходили мимо небольшой ювелирной лавочки. Маша улыбнулась.

— Вот ты всегда так.

— Ну да. А как ты хотела. Иудеи ищут знамений, а еллины — доказательств.

— Ну тебя. Я тут один раз шла в десять вечера, машина стоит, припаркована, а там девочка минет делает своему бойфренду. Я случайно заглянула. Она на меня смотрит большими глазами, остановилась, но не отрывается — я ей улыбнулась, да и дальше пошла.