Полоса точного приземления - [24]

И в полете, когда все началось, одна дума владела Кедровым: не прервать долгожданную просадку тяги! Дать явлению проявить себя в полной мере!.. Да и речь-то идет о нескольких секундах: сейчас тяга восстановится. Обязана восстановиться…

Но тяга не восстановилась.

Более того: она вдруг рывком упала полностью - двигатель заглох. Машину еще сильнее, с заносом потянуло влево, и от этого - новое дело! - резкий, похожий на пушечный выстрел хлопок выдал второй, правый двигатель.

«Помпаж!» - мелькнуло в голове Кедрова, и, хотя до сего дня он знал об этом малоприятном явлении только понаслышке, никаких сомнений в том, что ему надлежит делать, не ощутил.

Немедленно выключить и второй двигатель! Выключить, пока он не сгорел….

И вот тяжелая, многотонная машина осталась в пустой, холодной стратосфере без тяги.

А что она может без тяги? Только снижаться!

Высота в разреженном воздухе таяла очень быстро. К тому же, как назло, - все случайности в подобных ситуациях почему-то выстраиваются «как назло», - выключение двигателей застало самолет в дальнем конце испытательной зоны, да еще в положении носом от аэродрома. Добрых полтора километра высоты на одном только развороте как корова языком слизала!

Хотелось скорей, как можно скорей вновь запустить двигатели. Но это естественное желание следовало в себе подавить - на больших высотах запуск вряд ли удался бы. И Кедров подавил.

Действуя по апробированному в авиации принципу «Надейся на лучшее, но готовься к худшему», он планировал вниз с таким расчетом, чтобы, даже если с запуском двигателей ничего не получится, попасть на аэродром. Это не так-то просто! Тяжелая реактивная машина не спортивный планер.

В довершение всех неприятностей стало запотевать остекление кабины. Ухудшилась видимость… Не зря, видно, говорится, что беда не приходит одна!

И самое главное - двигатели не желали запускаться. Потерпев неудачу в попытках запустить один из них, Кедров давал ему отдохнуть и занимался вторым. А высота таяла, таяла, таяла…

Предпринимая очередную, уже пятую или шестую по счету попытку запуска, Кедров вдруг заметил, что, хотя он жмет на кнопку «запуск в воздухе» левого двигателя, оживают, чуть колеблются стрелки контрольных приборов правого, который в это время запуститься все равно не может, так как его рычаг управления стоит на «стоп». В голове летчика мелькнула догадка: перепутана - крест-накрест - проводка! Получалось, что он подавал топливо одному двигателю, а запускал в это время другой. (За эту догадку, пришедшую ему на ум в острой, стрессовой обстановке, молодого испытателя особенно похвалили потом коллеги.) Тут же пришло решение: сдвинуть с положения «стоп» в положение «холостой ход» рычаг одного двигателя и нажимать кнопку «запуск в воздухе» другого.

И двигатели - сначала один, а за ним и другой - запустились!

Догадка оказалась верной.

К аэродрому Кедров подошел чинно-спокойно - это тоже традиция: чем острее складывалась обстановка в полете, тем аккуратнее, педантично выполняя все правила, возвращаться домой. И докладывать по возможности без излишних эмоций, размахивания руками и выпучивания глаз.

В летной комнате, как всегда после очередного «случая», состоялся неофициальный разбор - никак, не менее придирчивый, чем разбор официальный в комиссии, специально назначенной для расследования происшествия.

- Прямо со старта очки набирает, - одобрил тяготевший к спортивной терминологии Нароков.

Аскольдов высказался в том смысле, что Кедров - молоток!

- Отлично сработал, - сказал про Кедрова Литвинов. - Все сделал правильно. А главное - сообразил, в чем причина. Не переживаниями занимался, а на приборы смотрел.

- Смотреть мало, - заметил Федько. - Нужно смотреть и видеть. Это не одно и то же…

- Справедливо, - согласился Белосельский. - Помните, была до войны такая книжка - «Ваши крылья» Ассена Джорданова. Отличная книжка. Так вот, Джорданов говорил, что самый главный прибор на борту самолета - это голова летчика.

С этим согласились все. Кто же станет недооценивать собственную голову?

Глава 3

Литвинова вызвал к себе «Шеф» - Генеральный конструктор.

Отправляясь к нему, Марат ожидал, что разговор пойдет о самолете, за испытание которого ему предстояло вскоре - уже через считанные месяцы - приниматься.

Поэтому, приехав с аэродрома в город, он, прежде чем подняться к Шефу, зашел к ведущему конструктору самолета («Нет ли каких-нибудь очередных новых решений и перерешений? Как формируется программа испытаний? Когда будут отлажены моделирующие стенды?»). Затем завернул в опытно-сборочный цех, где в стапелях уже угадывался скелет фюзеляжа будущей машины. Словом, подготовился к тому, чтобы не дать Генеральному возможности упрекнуть ведущего летчика за приблизительность сведений о новой машине по состоянию на сегодняшний день и час.

К разговору с Шефом приходилось каждый раз готовиться. Готовиться всерьез. Никакой приблизительности, разных там «в общем», «в основных чертах», «ориентировочно» старик не терпел.

Как-то, направляясь из КБ на аэродром, он взял с собой нескольких инженеров. Он вообще всякую поездку продолжительностью более получаса - впрочем, относительно этой величины не все были единодушны, некоторые работники КБ считали, что тут вместо тридцати минут уместнее считать пять, - всякую такую поездку использовал. Иногда читал последние авиационные журналы, тут же на полях карандашом отмечая, кому следует ознакомиться с той или иной статьей, - Литвинов да и другие испытатели не раз получали от референта Генерального фотокопии предназначенных им материалов. Бывало, Шеф использовал поездку для спокойного - телефона в машине у него тогда еще не было - разговора с кем-то из сотрудников. И вот однажды Генеральный взял с собой в числе прочих инженера, ответственного за установку на очередной самолет нового, ранее в практике КБ не применявшегося радиооборудования.