Полоса отчуждения - [50]

…На другой день они купили телевизор. Купить-то оказалось просто, а вот как до дому доставить? Долго маялись возле магазина, сколько ни останавливал Леонид Васильевич машин — та с грузом, эта с начальником…

— Должны же быть грузовые такси! — возмущался он.

— Тут тебе не Москва, — напомнила Нина.

Немного подъехали на городском автобусе, а дальше тащили на руках. Ну, спешить было некуда — и донесли бы, останавливаясь отдохнуть, как только уставали. Они и не слишком горевали, несли и несли, разговаривая о том и о сем. Солнце, правда, донимало, и они старались выбирать теневые участки улицы. И вот когда остановились в очередной раз (а случилось это неподалеку от завода с красивым названием), Леонид Васильевич глянул в сторону проходной — и словно тень на него легла: на самом солнцепеке возле газончика со скудной растительностью стояла его мать… что-то продавала, разложив это что-то на краю скамьи. Рядом стояла детская колясочка из тех, что он видел в сарае.

Он помрачнел, оглянулся на жену — та тоже увидела свекровь.

— Что это она продает? — спросил он сдавленным голосом.

— Насколько я понимаю… редисочку в пучках… перьевой лучок.

Они переглянулись.

— Пойти купить весь товар? — предложил Леонид Васильевич.

— Не надо, — остановила жена. — Не трогай ее.

— Я пойду… Скажу: почем?

— Тридцать копеек пучок, — подсказала Нина. — Не дорого для вас?

— На два рубля наторгует — и на сберкнижку их.

— Наследство… сыну и дочери.

Народ выходил из проходной завода, останавливаясь возле матери, спрашивали, должно быть, о цене. Кое-кто купил… Увлеченная продажей, она не замечала сына и невестки.

Леонид Васильевич не вынес этой сцены, взялся за свою ношу. Понесли молча и долго не останавливались. Нина видела, что муж мрачнее тучи, и подумала, что в таком состоянии он может наломать дров, если мать вернется скоро.

— Леня, держи себя в руках, — предостерегла она.

— Я держу, — отозвался он неожиданно смиренным голосом.

Вернее, упавшим.

Остановились наконец и перевели дух.

— Глянь-ка, Лень.

Улица, по которой они шли, упиралась как раз в ту проходную, и вот оттуда двигалась знакомая фигурка… с детской колясочкой. Мать тоже увидела их и поспешно вильнула в сторону, чтоб скрыться за кустами.

— Прячется от нас, — сказал Леонид Васильевич. — Значит, смущена.

— Не упрекай ее, Леня, бог с ней.

— Упреками тут ничего не достигнешь, — отозвался он.

Они донесли телевизор до своего палисадника и здесь остановились, поджидая мать. Она вышла из-за кустов неподалеку. Колясочка у нее отчаянно визжала — чем ближе, тем громче. Мать почему-то сильно прихрамывала, и Леонид Васильевич пошел ей навстречу.

— Вот ногу-то свихнула! — подходя, сообщила она рассерженно, словно это именно они послали ее, старуху, продавать редиску возле проходной. — Мне бы, дуре, идти по дороге, а я свернула на тропочку. Через канавку-то шагнула, вот и…

Нагнулась и потерла щиколоточку.

Конечно, если б не они, она не стала бы прятаться, а значит, и не повредила бы ногу — в том их вина.

Леонид Васильевич пожал плечами, взялся за коляску, покатил. Транспортное средство это было и помято, и побито, и проржавело, и прохудилось; все, что могло отвалиться у него, уже отвалилось и потом было кое-как прилажено на место; колеса выписывали восьмерки и вперебой поскрипывали, постанывали, посвистывали — целый оркестр. «И она так ездит по городу! — ужаснулся он. — Моя мать — и с этой колымагой?!»

— А я дай, думаю, ведерко картошки продам! Да редисочки с лучком прихватила, — говорила за его спиной мать. — Поехала к проходной, как раз смена кончается. Ну вот и…

— Много выручила? — поинтересовался сын ровным голосом.

— Картошки ведро — три рубля, да редиски два пучка по пятьдесят копеек, да лук… Рублей на пять продала с лишком, — не без довольства похвастала мать.

— А каков лишек?

Она не поняла иронии, продолжала:

— И лучок быстро раскупили, и редисочку — жалели, что мало. Да там такое бойкое место, хоть сколько привези — все расхватят. Я, бывало, как вот дозреет клубника, только встану — тут сразу и подходят: почем? Ну, пятьдесят, мол, копеек стакан. А много ли в стакан-то войдет! Коли крупная, так пять-шесть ягодин. И берут! Тому для детишков, тому в больницу снести. Попросят: добавь, бабушка, ягодку. Я и добавлю; жалко ить станет: для детишков, конечно, или больной кто.

Эту речь о милосердии уже слышала невестка и не откликнулась никак: ни словом, ни улыбкой.

Супруги опять взялись за телевизор и внесли его в дом. Старый сняли с комода, что под божницей, и вынесли в сени; зять Бориса Пикулева обещал отремонтировать его, и у Леонида Васильевича возникла благая мысль подарить починенный телевизор квартирантке Лиле — у нее ведь нет.

Подключили покупку к электросети, к антенне; Леонид Васильевич пощелкал выключателями — ворвалась бодрая музыка, появились и музыканты, согласно двигающие смычками… Тут как раз мать вошла с улицы, уселась напротив, положила руки на колени, произнесла удивленным тоном:

— Какая видимость-то хорошая!.. Да как хорошо-то!.. Да уж как ясно-то!

Потом показывали научно-популярный фильм про лягушек, у которых родятся сразу лягушата, и их собиралась тьма-тьмущая в том водоеме.