Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ - [5]

— Ухожу, но скоро вернусь, — Боцмана качнуло по направлению к кухне.

Морской шаркающей походкой паренек удалялся по коридору, мурлыча глупую песенку:

Никто мэнэ не любэ, никто нэ уважае,

Пойду скория в лис я, наимся червечкив,

Вонэ ж такия зкусныя, вонэ ж таки соленыя…

— Что, Басмач, совсем бабы заели? — Сочувствуя горю, спросил Отец. Он прекрасно понимал, что Басмача сейчас трогать нужно край, как аккуратно.

— Не говори, — Басмач раздевался. От былого педантизма не осталось и следа, — бабы еще хуже комаров. Те, хоть, когда кровь пьют— не жужжат. — Он сделал вид что сплюнул. — Ну не куры ли, ты подумай. Голову бы отвернул.

— Так оторви, за нее больше пятнадцати суток тебе не дадут. — Отец тихонько хохотнул.

— Где еда? — Басмач выругался.

— А какого мяса ты к ней пожаловал? Знал же, что ругаться будете.

— Она ж как собака, ее не выгуливай, так она дома пакостить начнет.

— Тебе надо будет ружьишко справить, да гонять ее, как Сидорову козу, как мой дед.

Басмач улыбнулся. Он вспомнил, как Отец рассказывал ему про своего деда, который чуть не застрелил свою бабку за то, что она съела его помидоры, которые он определил, как семенные.

— Да… дед у тебя грамотный. Я с удовольствием Таньку тоже бы погонял, до паралича сфинктеров, чтобы, как корова, бежала и за собой дорогу делала. — Басмач мечтал.

— Она и так у тебя как корова, ума и красоты столько же. — Отец подыгрывал Басмачу. Сейчас ему нужна поддержка.

— Ладно, полегче…

— Что, Басмач, теперь тебе нужно будет свой кальций сберегать, он скоро пригодится.

— Это ей нужно мел с рыбьим жиром пить, чтоб рога гуще росли. — Басмач оскалился, представив какие будут у Таньки рога.

— Ну и тебе и ей. — Поддакнул Отец.

— Пошел ты… А этот лоботряс где? — Басмач кивнул на кровать Гурика.

— У Бочи, где ж еще?

— Его Юлька тоже ему рожки делает, так что мел втроем поедать будем. Вот Валет, слепой— слепой, а рога делает, как зрячий. Пока Гурик со змием зеленым борется, подружка его озорничает. — Басмач злорадствовал.

— На передок все бабы слабы. Это точно. — Кивнул Отец.

— Ты-то что ухмыляешься? Мы и с тобой мелом поделимся, думаешь ты один, такой герой?

— Не, Басма, тебе мел нужнее, оставь его, вот мне он ни к чему. — Парировал Отец.

— Еще посмотрим, на чей хвост муха сядет. Боцману, вот кому точно кальция в организме хватает. Рога ему не грозят.

Оба друга засмеялись.

— Отец, пошли к Боче. Что-то в моем животе пусто, как в голове у Боцмана. У Таньки не получилось поесть…

— Поздно, там уже Гурик. Уже все съедено давно. — Отец хмыкнул.

— Пошли, хоть выпьем.

— А мне-то что пить? Я свою зазнобу уже как три дни не видел, так что нервы мне кроме тебя с Гуриком никто не мотает, я счастлив и доволен, как дохлый лев.

— Ладно, пойду я, схожу к ним. — Сказал Басмач.

— Не ходи, на смех с твоей Танькой поднимут, не оберешься.

— Да я только съем кого-нибудь и назад.

— Как знаешь. — Басмач ушел, Отец снова остался один. На этот раз совсем ненадолго.

В коридоре послышался звук шаркающих шагов, затем стук в дверь. Через секунду за стеной прозвучало едва слышное слово, которое, скорее всего, заканчивалось на мягкий знак. Гулкий смех— это Басмач вошел в комнату Бочкарева, и затем уже нам знакомое:

— Открывай, жаба, ленивец гималайский, ты же жаба… — Боцман выпрашивал разрешение войти.

— Боцик, как ты меня достал уже, иди над Басмой посмейся, — открыл дверь Отец.

— Пошли вместе, один не пойду.

В комнате Бочкарева дым висел коромыслом. В сизом сумраке виднелся огромный живот хозяина комнаты. Косматые и неровно остриженные волосы его торчали в разные стороны. Такая же старая, времен Очаковских и покорения Крыма, желтая майка облегала далеко не тщедушное тело. Он курил. Сигарету Бочкарев держал в одной руке, другой обнимал какую то растрепанную захмелевшую девицу и что-то шептал ей на ухо. Девчонка очень нескромно громко похмыкивала. Чуть в стороне сидел Гурик, что-то доедая в своей тарелке прямо руками. Перед ним стояла рюмка, как живое свидетельство невоздержания оного. Подле Гурика сидела вторая, и не более трезвая девица, которую в общаге звали Белкой. Боцман был к ней неравнодушен. С края сидел Басмач. Он уже успел закурить, и накладывал что-то из кастрюли, которая стояла тут же на столе. В дыму и сизом сумраке было не видно, чем питаются в этой берлоге.

— Здорово, Отец, заходи, гостем будешь, а ты где этого зверя поймал? Мы же его попастись выпустили. — Бочкарев оторвался от своей подруги и кивнул на Боцмана.

— Здорово, да в коридоре приблудился, плакал, домой просился. — Ответил Отец. — Слушай, Боча, ты мне скажи, почему это у тебя такой огромный живот, никак от пива?

— Не от пива, а для пива, заходи, садись, что делать дальше— знаешь.

— А-а, Ромео, и ты тут уже, выпиваешь? — Отец похлопал по плечу Басмача. — Дездемона твоя осерчает, как узнает, что к Бочкареву приходил. Только ты не кручинься, пошли ее ко всем чертям.

— Отстань, леший.

— Не ласков, собака. Мужики, посмеяться хотите? Басмач сегодня три часа наглаживался, нализывался для Таньки, а та ему чертей за две минуты дала и выгнала. Она даже и не заметила, что Басмач в костюме был. — В комнате раздался смех.