Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ - [6]

— Это чтобы ты не расслаблялся, Басмач, тебя бьют, а ты крепчаешь. — Хмыкнул Бочкарев.

— Иди, я тебя приласкаю. — Протянула к нему руки Белка.

— Цыц, баба… Когда говорят мужчины, даже горы молчат. — Сверкнул глазами Басмач. — А ты, Отец, еще пожалеешь об этом.

— Гурик, он меня обижает. — Пожаловался Отец.

— Я ем. — Промычал Гурик.

— Ешь, ешь, Гурик. Хоть в это время ты разговаривать не умеешь. Знаете, когда Гурик меньше всего говорит? — спросил Басмач.

— Ну???

— В Феврале. А в Феврале двадцать восемь дней всего. — Продолжил Басмач.

— Зато ты у нас молчун. В институте бы так отвечал, а то на занятиях ты очень напоминаешь овцу. Столько же мысли как в этом скромном животном. — Прожевался Гурик.

— Дайте Гурику чего-нибудь в тарелку. — Под общий хохот попросил Басмач. — Проще всего не открывать рот, чтоб не обнаружить свое невежество.

— Что молчишь, Боцик? — Спросил Отец.

— Да ты что, ладно еще сам стоит и на том спасибо, он так наелся, что, наверное, ничего уже не понимает. — Ответил за Боцмана Бочкарев.

— Я вот стою и думаю, кто мне даст сигарету, тому ничего не будет. — Икнул Боцман.

— Черти, дайте боевику сигарету, Басмач, дай ему, пока бока целы. Разойдется— так и не усмиришь потом. — Сказал Гурик.

— А ты кушай, кушай, Гурик, а то ты такой худенький да бледненький. — Басмач протянул Боцману свою сигарету, сам достал из пачки новую, прикурил.

— Смотри, Белка, Боцмана шатает, как собаку бешеную. — Шепнула подруга Бочкарева, да так шепнула, что все услышали.

Боцман сидел на стуле, слегка покачивался, руками обхватив голову. Между пальцев торчала дымящаяся сигарета.

— Боцик, ты чего носом клюешь? — Спросил Бочкарев. — Не надо было тебе курить, дуралей. Давайте его на кроватку кинем, пусть поспит малыш.

Бочкарев встал из-за стола. Басмач, сидевший рядом, обнял Боцмана за плечи и повел в угол комнаты, где стояли рядом три койки. Бочкарев помог ему уложить тело, сверху кинули покрывало. Боцман делал слабые попытки очнуться, и был очень недоволен, что его игнорируют.

Все расселись по местам, Отец занял место Боцмана. Праздник продолжился.

— Басмач, насыпай, — кивнул на бутылку Бочкарев, — ты у нас сегодня центрфорвард.

Басмач аккуратно налил по рюмкам, получилось достаточно ровно.

— Глаз, как алмаз. — Похвастался он.

— Ну, да… Тебе глаз еще набить надо, тогда ровнее наливать будешь. — Огрызнулся Гурик.

— Ага, и зубы тоже, — подхватил Отец. — Ну, за что выпьем?

— Чтоб мне таких соседей больше никогда не видеть, — выпалил Басмач, — как Отец и Гурик.

— Нет, я сегодня зачет сдал. Давайте выпьем, чтобы у моей мучительницы рога на лбу выросли. Собака бешенная, двенадцать раз я к ней ходил за зачетом. — Выдохнул Бочкарев и выпил.

К такому тосту присоединились все, ведь каждый из них бывал в такой ситуации, когда приходилось за преподавателем много раз бегать чтобы получить заветную роспись в зачетке. Тем более Бочкарев пожелал рога на голову своей жертвы. Какой студент не желает своему преподавателю каждую весну сбрасывать их? Все выпили.

— Как ее татары пьют, — поморщился Гурик.

— Боча, так она к тебе просто неровно дышит, хотела видеть тебя почаще, быть может, сына родить? — Спросил повеселевший Басмач.

— Ты чего, дурак что-ли? Думай что говоришь! Там такая скотина… — Бочкарев надулся. — В гроб краше кладут. Чудовище, одно слово. Щеки во, — Бочкарев показал какие щеки. — Семь быков не обойдут.

— Басмач, давай, работай. Между первой и второй— перерывчик небольшой. — Отец пихнул соседа. Басмач разлил.

— Отец, там тебя чего-то на вахте искали, натворил что-то? — Спросил Бочкарев.

— А чего искали-то?

— Откуда я знаю. Иду я сегодня с института, с тарой уже, на вахте Матвеевна стоит, про тебя спрашивает. Говорит, пусть мол, на вахту зайдет.

— Да пошел ты, у меня с ней давно уже заноз не было. Чего я ей понадобился вдруг? Надо будет, сама найдет. — Отец думал, что это шутка. С комендантом у них была давняя любовь…

Когда Отец два года назад пришел устраиваться в общежитие, у него состоялся очень неприятный разговор с комендантом. Говорит, мол, Нина Матвеевна, пусти меня в свою общагу. Она ему: знаю я вашего брата. Будишь со своими дружками водку пьянствовать, да безобразия учинять. Рядились, они рядились, так и не пустила она Отца. Он тоже, чтоб в долгу не остаться, послал ее, куда редкая птица долетит даже до середины. На том и расстались. Потом через деканат, через знакомых, правдами и неправдами устроился Отец в общагу, а злопамятная Нина Матвеевна нет-нет да припомнит, куда ее в свое время Отец рекомендовал.

— Не вру я тебе. Не веришь— спроси у меня. — Убедил Бочкарев.

— Ладно, пойду, проверю. — Отец встал из-за стола. — Но если ты наврал мне, я тебе тогда полные штаны горчицы насыплю. — Хлопнула дверь.

— Давай тяпнем, пока Отца нет. Лишний рот хуже пьяного немца в танке. — Бочкарев поднял рюмку, все чокнулись и выпили.

— За что пили то? — Спросил Гурик.

— Не груби. — Прорычал Бочкарев.

Отец спустился на вахту. За столом вахтерши не было. Постучав кулаком по столу, Отец произнес:

— Hallo, anybody home?

Откуда-то из закуточка показалась вороватое лицо старушки.

— Я тебе постучу, я тебе постучу, по лбу себе постучи, чего тебе надо, опять пьете. — Затараторила вахтерша.