Полный путеводитель по музыке The Doors - [25]

Группе не суждено было поработать с блюзовыми прародителями их музыки, но, по крайней мере, The Doors записали великолепный альбом (по мнению журнала «Rolling Stone», лучший в своей карьере), вряд ли догадываясь, что он станет для них последним. Джим вновь переступил порог студии звукозаписи только один раз — в свой двадцать седьмой день рождения, чтобы начитать на пленку свои стихи (которые, по единодушному мнению почти всех его друзей, нужно было слышать, а не читать). Он читал несколько часов, записав среди прочего свою новую работу, «An American Prayer» («Американская молитва»), которую совсем недавно издал частным образом ограниченным тиражом в пятьсот экземпляров. По ходу сессии Джим медленно пьянел… но по окончании записи он остался вполне доволен собой, явно чувствуя, что достиг какой-то своей цели. Все еще на подъеме, Джим согласился на выступление вместе с The Doors перед зрителями. Были сразу намечены два концерта, в Далласе и Новом Орлеане.

Но Моррисон был явно истощен. Наркотики, алкоголь, стресс, связанный с приговором, висевшим над ним (не говоря уж о десятках дел об отцовстве), и общее физическое недомогание сделали свое дело. Концерт в Далласе прошел отлично — группа представила публике «Riders On The Storm» и встретила мощную поддержку, но в Новом Орлеане сценической карьере The Doors настал конец. Манзарек вспоминал: «Все, кто был там в тот вечер, видели это. Джим просто… утратил всю свою энергию посреди концерта. Можно было почти воочию наблюдать, как силы покидали его. Он повис на микрофонной стойке, и из него ушел весь его жизненный заряд. Я думаю, он в конце концов надорвался». Разозлившись на себя, на свое слабеющее тело, Джим то и дело швырял микрофонную стойку на пол, а потом обессиленно опустился на помост, на котором стояла ударная установка. Это было последнее появление Моррисона на сцене.

Были и хорошие новости: «Электра» заинтересовалась записями стихов Джима, а издательство «Саймон и Шустер» планировало переиздать «Владыки» и «Новые создания» в мягкой обложке. Однако настала пора уезжать. К тому времени Памела вернулась к Джиму, и они решили вместе уехать в Париж. Хотя положение изгнанника было для Моррисона не самым приятным (однажды он сказал: «Я в первую очередь американец, во-вторых, калифорниец, в-третьих, житель Лос-Анджелеса»), Джим все же верил, что в Париже, вдали от американских судов и журналистов, в атмосфере, вдохновлявшей таких выдающихся американцев, как Хемингуэй и Скотт Фицджеральд, он обретет второе дыхание. Прочно обосновавшись в Париже, он мог бы сосредоточиться на серьезной литературной работе.

Слово Манзареку: «Джим улетел в Париж, как раз когда мы занимались микшированием „L.A.Woman“, — кажется, оставалось еще две песни. И вот он сказал: „Ну что, все идет отлично. Почему бы вам, парни, не закончить это самим? Мы с Пэм уезжаем в Париж и просто хотим побыть там некоторое время, посмотреть, как пойдут дела“. И мы сказали: „O'кей, поговорим после. Поезжай туда и хорошо проведи время, отдохни, расслабься. Насочиняй там стихов“. В Париже Джим хотел окунуться в артистическую среду, забыть о Лос-Анджелесе, о рок-н-ролле, обо всей шумихе вокруг него. Джиму прохода не давали журналисты, ищущие сенсаций. Множество представителей желтой прессы крутилось вокруг него, и, честно говоря, он устал от этого. Он устал быть „королем ящериц“. Джим Моррисон был поэтом. Он был творческой личностью. Он не хотел быть королем оргастического рока, королем „кислотного“ рока, королем ящериц. Джим понимал, что все эти ярлыки, которые люди навесили на него, не выражали того, что пытались делать The Doors, поэтому, в попытке стряхнуть все это с себя и „подпитать“ свои творческие батарейки, он уехал в Париж, город искусств. Джим планировал писать, может быть, рассмотреть новые кинопроекты — Анье Барда и Жак Денис уже связывались с ним по поводу создания совместных фильмов. И вот Джим уехал, чтобы отдохнуть, сменить обстановку… снова стать поэтом, а мы выполнили свои обязательства перед „Электрой“, записав положенные по контракту семь пластинок. Теперь мы были свободны и могли найти себе новую фирму, могли продолжать записываться… или перестать-как хотели. Поэтому мы решили взять долгую паузу, и присутствие Джима во время микширования не было обязательным. Он сказал: „Ну, ребята, заканчивайте все это, а я поехал в Париж“. А мы ответили: „О'кей, парень, увидимся позже“… и больше никогда не увидели его».

Незадолго до своего отъезда в марте 1971 г. Моррисон спросил остальных членов группы: «Что случится с вами, если я вдруг умру?» Было ли это дурным предчувствием или (как многие склонны верить) Моррисон планировал инсценировать свою смерть? А может, это было лишь праздное любопытство? У Джима, разумеется, имелись основания для того, чтобы исчезнуть: такая перспектива была приятнее тюремного заключения.

Однако наиболее вероятное объяснение звучит куда проще и гораздо менее романтично: Джим Моррисон был безнадежно болен и знал это. Годом раньше он впервые попробовал кокаин и, верный себе, стал принимать его в огромных количествах. По словам Робби Кригера, Джим был в очень плохой форме; еще до того, как Моррисон покинул Лос-Анджелес, он начал кашлять кровью.