Полнолуние - [84]

От предчувствия чего-то недоброго у Елены неприятно заныло под ложечкой.

— Что такое? Говорите яснее, — сказала она раздраженно.

— Да как же! Лучшие корма без весу, без нормы— свиньям Варвары. Ей же досками полы в свинарнике застелили, клетки новые поставили. А другие свиньи разве хуже? Только и разница в том, что Варварины свезены со всего района.

Наступило гробовое молчание, даже Анастасья замерла с открытым ртом, вдруг поняв свою оплошность. Рубцов нервно затарабанил пальцами по столу:

— Что это значит?

— Первый раз слышу, — растерянно сказал Бородин.

— Интересно, со всего района свезены свиньи! — В глазах Рубцова сверкнуло злорадство. — Очковтирательство! Вот что это такое, Василий Никандрович!

Он вышел из кабинета с видом человека, оскорбленного в лучших чувствах. Бородин проводил его сердитым взглядом, потом посмотрел на Елену: «Разберись!» А тут пришло известие: «Маршрут поездки изменяется, в районе Глаголина не будет».

Елена, узнав эту новость, лишь пожалела, что не смогла, как намеревалась, вручить лично Глаголицу письмо, которое давно лежало в столе запечатанное.

Неделя прошла спокойно. О «рекорде» Варвары Чоп замолчали, будто и не было такого события, только Рубцов как-то при встрече заметил Елене:

— Что же это получается? Сами себя высекли!

Он надолго отбыл в город, за зиму наезжал в район раз или два на короткое время, держался отчужденно и с Бородиным был официален.

«Промолчал или написал докладную? — размышлял Бородин. — Наверняка не захочет топить жену своего друга Сайкина…»

Но не тут-то было. Из обкома пришло письмо. Бородин прочитал его и нахмурился. Тотчас вызвал Елену:

— Взгляни!

— Что это?

— Докладная Рубцова. Переслали из обкома. Просят разобраться и дать ответ.

Елена давно уже ждала неприятностей и с волнением вчитывалась в каждую строку. Вроде все правильно, обоснованно, только не было главного — объяснения причин «порочных действий», и поэтому каждая фраза докладной вызывала протест, и на одно доказательство можно было тут же привести десять опровержений.

— Черт те что! — сказал Бородин. Он рылся в бумагах на столе и укладывал некоторые в папку, видно собираясь куда-то ехать. — Крепко подвела нас Варвара Чоп. Прямо-таки крепко! Какие вы приняли меры?

— Обсудили на колхозном собрании, протянули в «Колючке»…

— Ну и что Варвара?

Елена безнадежно махнула рукой:

— Как с гуся вода! Разве ее чем-либо прошибешь? Это же не человек, а черт в юбке, Василий Никандрович!

Разошлись они каждый с осадком горечи на душе. Что-то назревало неприятное.

7

Весна пришла ранняя, и земли хутора Таврического к середине марта весело зазеленели кустившейся озимью, только это было не к лучшему.

Ночью тоскливо подвывало в печи. Такая же тоска слышалась и в надрывной песне телеграфных проводов, и в протяжном гуле проносившихся мимо дома автомашин. Утром, войдя в дом со двора, Сайкин протер кулаком запорошенные глаза и покачал головой:

— Что в степи делается!

— Что такое? — отозвалась из другой комнаты Елена, собираясь ехать по бригадам.

— А ты посмотри в окно.

— Ветер?

— Астраханец! Не зря свинья солому таскала по двору всю неделю. Свиньи сено едят — к худому покосу.

Из машины нельзя было высунуться: лицо секли мелкие комочки земли. Пыль скрипела на зубах, набивалась в ноздри и уши. Люди, грузовики, подводы двигались как в дыму какого-то неведомого пожара. На крыльях и капотах хоть расписывайся пальцем. Солнце потускнело, и на него можно было смотреть, не жмурясь, как сквозь закопченное стекло. Растения сразу сникли.

И без бури степь иной раз угнетала своим унылым видом: голые, без единого деревца, хутора на солнцепеке, обнаженные берега рек и потрескавшееся илистое дно высохших прудов. «Почему не засадить берега садами, плакучими ивами? — говорила часто Елена. — Ведь есть такие уголки — Заветное, Ремонтное— самые дальние, а яблоки там брызжут сладким соком, виноград зреет отменный и у прудов растут помидоры в два кулака, разломишь пополам — мякоть такая сахаристая, что слюнки потекут!» Елене обычно отвечали, что-де скотина все равно потопчет, но она лишь крепче уверилась в том, что причина одна — бесхозяйственность, и мечтала со временем каждый хуторок, каждый пруд на колхозной земле превратить в сад, подключиться к государственной энергосистеме, газ провести в дома: совсем рядом, в каких-нибудь восемнадцати километрах от Таврического, блестела на солнце серебристыми резервуарами передаточная станция газопровода Ставрополь — Москва… Только вот дело оборачивалось по-другому, тут уже не до садов и газа, хотя бы озимые уцелели, хотя бы семена яровых не выдуло. С унылыми мыслями Елена объезжала поля и чувствовала пустоту, будто что-то дорогое навсегда, безвозвратно теряла…

Из-под сеялочных агрегатов курилась пыль, как завеса от дымовых шашек. Вскоре все они до одного остановились, брошенные где попало. Даже Пантелеев, на что опытный механизатор и крепкий человек, не устоял и, едва закончив круг, иссеченный, поднятой в воздух землей, с красными глазами, похожий на углекопа, прикатил на своем тракторе к полевому стану.

Многие колхозники ушли отсиживаться в хутор.