Полнолуние - [49]

— Эх ты!..

— Что «эх ты»? Увидят.

— Я по темноте, шито-крыто… Уважь, кум, а я в долгу не останусь. В бухгалтерии тебе подсоблю, любой дебет-кредит будет нипочем!

Чоп встряхнул счеты и отложил в сторону.

— Ладно. Привози, леший с ним. Только поможешь мне отчет составить. Не ладится что-то.

— Все будет в ажуре!

В тот же вечер рядом с колхозными бидонами в кладовой встали в ряд пять Сайкиных, хотя уговор был на два. Таков уж Сайкин.

* * *

И за ужином, и в постели у Чопа не выходили из головы эти бидоны, понял, что сделал глупость, смалодушничал, что панибратство с Сайкиным до хорошего не доведет. Всю ночь ему снились кошмары, а под утро такое приплелось, что Парфен Иосифович закричал диким голосом и вскочил с постели. На пороге стояла перепуганная Варвара.

— Господи, что с вами, дядя?

Чоп таращил на племянницу затуманенные ужасом глаза, но словно не видел ее.

— Живы-здоровы ли, дядя?

— Живой, живой… — тяжело сказал Чоп и вздохнул — Фу… Ну и чертовщина привиделась. Сегодня какой день? Среда?.. Сны сбываются.

— А что вам привиделось?

— Кобель! Рыжий, лохматый, зубы ощерены. Брошу в него грудку, отбежит, сядет поодаль и ждет. Только сделаю шаг — снова за мной! А потом как вскочит на спину и давай шею мне грызть… Что бы это значило?

— Кобель — неприятность, — убежденно сказала Варвара.

Парфен Иосифович сразу же вспомнил про сайкинские бидоны. «Зайду, скажу, пусть сейчас же забирает, — твердо решил он. — И как это я согласился, ведь не раз давал себе зарок не вожжаться с Сайкиным, обходить за версту!»

День выдался суматошный, только к вечеру Чоп управился с делами и собрался к куму, да снова задержка: в кладовую зашел Захар Наливайка, посмотрел на медовое богатство и удивился:

— Сколько меду! Хороший взяток. А все жалуются на колхозную пасеку… Вы, Парфен Иосифович, без меня кладовую не закрывайте. Я сейчас за одним человеком схожу.

— За каким еще человеком? — Чоп недружелюбно, из-под абажура, взглянул на Захара. — Сегодня ничего больше отпускать не буду. Пусть завтра приходит.

— Да не отпускать. Вот комсомольские посты устраивают, меня за кладовой закрепили. Видите? — Захар выставил красную повязку на левом рукаве. — Значит, договорились? Не закрывайте без меня.

— Подожди!

Чоп сразу подобрел, пригласил гостя присесть.

— Я не сержусь, Захар, за голого гуся, хоть и опозорил ты меня на весь хутор. Заслужил. Поделом мне, старому дураку… Пробуй майский!

Он придвинул к парню эмалированную чашку с медом и краюху хлеба. Тут же, среди конторских бумаг, лежало и десятка два побитых, выбракованных яиц с прилипшими к ним опилками и соломой. Захар выпил сырое яйцо, взял ложку и принялся хлебать мед, как борщ. А Чопу не терпелось расспросить про комсомольские посты, но не знал, с чего начать.

— Слышу разное, а в толк не возьму. Что за посты?

— Обыкновенные. Для порядка. С разгильдяйством надо кончать.

— Это верно, — согласился Чоп. «Вот и сон в руку!»— подумал он, поближе придвигая к Захару чашку с медом, и в сердцах спросил: — Кто такую чертовщину придумал?

— Елена Павловна… Для энтузиазму! — Захар хохотнул, взял яйцо, снял с него прилипшее перышко, отковырнул на трещине скорлупу и осторожно, причмокивая, потянул в себя студенистый белок. Одним глазом косил на Чопа.

«Озабочен, хоть и не подает вида. Что-то непонятно», — подумал Захар.

— Смотрите же, Парфен Иосифович, без меня кладовую не закрывайте. Я мигом вернусь.

И пошел между ящиков и бидонов вразвалку — коренастый, лихой, с форсисто отвисшим на лоб чубом.

Чоп стоял как огорошенный. Ведь не хотел он, не хотел прятать мед Сайкина! Дернул же его черт! Мало того, что теперь, при комсомольских постах, его нельзя будет вынести, могут в любой день ревизовать кладовую.

Он заставил бидоны пустыми ящиками и послал игравших неподалеку мальчишек за Сайкиным, но вынести мед из кладовой не успел. Вернулся Захар, привел кого-то в брезентовом плаще до пят, в валенках с глубокими калошами, склеенными из красной автомобильной камеры, и охотничьим ружьем за плечом. «Сторож!» Чоп совсем упал духом.

— Объект ваш здесь. Вот этот объект! Понимаете меня? — крикнул Захар на ухо человеку в плаще.

Чоп вгляделся в лицо под капюшоном и с удивлением узнал тетку Семеновну.

— Как же не помню! — Она поправила ружье, шмыгнула носом. — Отченашенко при немцах полицаем был. А я его мальчишкой за уши драла… клубнику воровал у меня в саду.

— Это не Отченашенко, а Филиппа Сайкина вы драли за уши! — поправил Чоп, почему-то заговорив с Семеновной на «вы».

— Всё одно. Одна семейка.

— Кому что, а курице просо. — Захар сердито посмотрел на сторожа, недовольный ее болтливостью.

— Как же не знаю, — не унималась глуховатая Семеновна. — Хорошо Филиппа знаю. Теперь он, значит, кладовщик?

— Да не Филипп, а Парфен Иосифович!

Чоп повеселел: с таким сторожем можно поладить.

* * *

Ветер раскачивал верхушки деревьев, сыпал на землю сухую листву. Ночь была темная, воровская. Семеновна спала, утонув в брезентовом плаще, во сне смачно жевала губами. Снились ей какие-то темные, без лиц мужики — метнулись тенями к кладовой, сгорбились над замком.

— Стойте! Стойте, бисовы дети! — закричала тетка, целясь из ружья. — Вот я вас сейчас дробью!