Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского - [23]

Впоследствии времени ту же необыкновенную силу духа и мужественную твердость характера и воли, ту же сдержанность чувства и невозмутимое спокойствие внешнее, при внутренней скорби, сохранил священноинок Игнатий, когда в 1835 году в сане архимандрита погребал он в Сергиевой пустыни послушника этой пустыни, меньшего, горячо любимого им брата Александра Брянчанинова[78]. Все братство любило почившего юношу. Сослужившие архимандриту при отпевании иеромонахи рыдали, иеродиакон от слез с трудом провозглашал ектеньи, один архимандрит Игнатий тихо и величественно совершал обряд погребения, без слез и смятения отдавая последний долг любимому существу. Глубину же святых чувств своих он излил в небольшой статье, которую озаглавил «Воспоминание о умершем». Его собственные слова дадут нам безошибочное понятие о настроении его внутреннего человека в эти многознаменательные служения его, когда он богослужебным обрядом провожал в вечность людей, им много любимых.

Он говорит:

«В лютой скорби моей покоряю сердце мое и помышления мои Тебе, Господу Богу моему. Ты даровал мне дар и Ты отъял его. Буди воля Твоя благословенна отныне и до века. Воля Твоя свята. Все действия Твои святы и премудры. Велик Ты в благодеяниях Твоих человеку, велик Ты и в казнях, которыми караешь его: ибо не оправдается пред Тобою никто из живущих (Пс. 142, 2), и Ты всегда побеждаешь, как Всесовершенный, на суде, на котором Ты судишься с совестию человека. Благоговейно преклоняю главу мою пред Тобою я, недостойное Твое создание, Твое отдаю Тебе. Прими почившего в Твое вечное блаженство! Отъяв у него смертию блага временные, сторично ущедри его благами вечными. Даруй мне остаток земной жизни провести Тебе благоугодно, в вечную пользу души моей и души почившего и горькую разлуку временную вознагради вечным союзом для вечного блаженства.

А ты душа, драгоценная для моего сердца, стряхнув с себя бремя плоти, лети в высокий и светлый Едем. На пути твоем к Небу никто да не дерзнет остановить тебя! Да отворятся тебе двери рая! Да встретят тебя радушно небожители! Присоединись к их святому сонму и наслаждайся вечно лицезрением Бога. Но, когда придешь в рай и стяжешь дерзновение у Господа, вспомни о земном друге твоем, неутешно оплакивающем разлуку с тобою, умоли милосердого Бога, чтобы даровал мне, пожив благочестиво, придти к тебе, в твое светлое селение, там в блаженном святом соединении с тобою забыть мое страшное горе и утешиться утешением, для которого уже нет измены»[79].

Люди плотские не могли понимать состояния души делателя Евангельских заповедей в подвиге иноческом и судили о нем по — мирски, тогда как он, действуя в разуме духовном, любовь плотскую поборол любовью Божией, которая помогла ему скорбь лишений растворить упованием на милость Божию к душе отшедшей.

Со смертью матери сократились поездки строителя Игнатия в дом родительский, где не видел он уже духовной нужды своего присутствия, ибо сердце родителя не принимало его духовного участия. Слышать слова духовно — христианского участия из уст сына священноинока казалось Александру Семеновичу предосудительным, нарушающим его родительское достоинство, почему отношения его к строителю Игнатию остались чисто внешними, довольно холодными.

Вскоре затем Господь утешил о. Игнатия возвращением к нему преданного ему товарища Чихачева. Жизнь его так тесно соединилась с жизнью о. Игнатия, что невозможно не сказать несколько слов об обстоятельствах оной, предшествовавших их новому соединению в Лопотовом монастыре. Проводив товарища из Новоезерска, Чихачев недолго пробыл там один. Пешком отправился он на родину в Псковскую губернию, в Порховский уезд, прибыл в Никандрову пу стынь, где и проживал некоторое время. Потом посетил своих родителей, примирился с ними, жил по — монастырски в доме родителей, наконец, уединился в отдельной усадьбе своей тетки, где пустынножительствовал на правилах жизни скитской, переписывался с товарищем своим и другом о Господе Брянчаниновым и по его советам устроял свою жизнь, наконец, уладив свои домашние и семейные обстоятельства, приехал к нему в Лопотов монастырь.

Свидание друзей было довольно сдержанное в отношении изъявления радостных чувств. О. Игнатий, как мы видели, умел подавлять в себе кровяные движения плоти, а Чихачев, видя друга своего уже священнослужителем и настоятелем обители, естественно удержан был чувством благоговейного уважения, которое и прежде к нему имел, теперь же еще более им проникся. Впрочем, отношения друзей по — прежнему были самые откровенные и сердечные. «Увидавшись с товарищем в его монастыре, — пишет в записках своих Чихачев, — хоть и обрадовался, но не так, как предполагал, чему сперва удивился, но впоследствии очень сделалось понятно, что прежде мы только друг друга знали, а теперь у него попечение о целом общежитии было, следовательно, силы сердечной любви распространялись не на одного меня, а на всех чад его».

Чихачев сделался деятельным помощником строителя при благоустройстве и обновлении Лопотова монастыря. Вскоре затем семейные обстоятельства вынудили его опять поехать на родину в Псковскую губернию, где, однако, на этот раз недолго пробыл, по дороге заехал в Новгородский Юрьев монастырь, представился его настоятелю, знаменитому архимандриту Фотию, в келиях которого познакомился с графиней Анной Алексеевной Орловой — Чесменской