Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского - [12]

Вознамерившись совсем оставить службу и удалиться в монастырь, Димитрий Александрович сперва должен был выдержать великую нравственную борьбу: с одной стороны, с родителями своими, с другой — с сильными мира сего. Эта борьба стоила ему больших усилий. Как физические силы его подрывались постоянно болезнями, так теперь он должен был уготовиться нравственно, чтобы принять напор со стороны власти родительской и государственной, которые устремлялись подавить, сокрушить то, что для него было всего дороже и вожделеннее. Сугубую выдерживал он борьбу в молодых летах своих — физическую и нравственную; но как в первой он всегда торжествовал силой духа своего над слабостью плоти, так и во второй явился искусным и надежным борцом со стихиями земной жизни, обещавшей ему много сладостного, великого и славного. В этой последней борьбе окончательно выработался его твердый характер, необходимый для прохождения многотрудной иноческой жизни, требующей полного самоотвержения, особенной непоколебимости воли, неустрашимости, постоянства и готовности на всякую крайность. Вот та дверь, через которую приходилось вступить юному подвижнику на тесный и прискорбный путь иночества.

В июне 1826 года Димитрий Александрович получил трехмесячный отпуск от службы и для поправления здоровья отправился в дом своих родителей, на родину. Зная честолюбивое намерение своего отца и не желая притом огорчить родителей решительным объявлением им своей воли, Димитрий Александрович старался исподволь и осторожно приготовить их к предполагаемой перемене жизни, но и это не помогло. Александр Семенович не мог примириться с мыслью о монашестве своего первенца. Он сердился на него, отказывал наотрез, отстранял его от себя как сына непокорного. Все должен был выносить кроткий и чувствительный юноша, послушный заповеди Спасителя: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня. (Мф. 10; 37). С глубокой скорбью, не получив желаемого согласия, он уехал из дома родительского и в сентябре месяце возвратился в столицу. Здесь готовилась встретить его другая буря, не менее грозная: он должен был иметь дело с высшей властью, должен был отстоять свое заветное желание даже перед монархом, которому всецело был обязан воспитанием, образованием и благодарностью за милостивое высокое к нему внимание.

Трудно ему было убеждать мирских людей в правдивости своих духовных стремлений, понятных только некоторой горсти чернецов в Невской Лавре. Тут нужна была решимость отважная, надо было противостоять лишь самоотвержением и силой воли, а не доводами и очевидными указаниями. Ясно, что спор был неравный: надлежало или подождать, уступить, или показать пример непобедимого мужества, доблести мученической, прямого исповедничества.

Вскоре по прибытии из отпуска Димитрий Александрович подал просьбу об увольнении его от службы с целью по увольнении тотчас идти в монастырь. Училищное начальство нашло невозможным дать ход этому прошению и потребовало от Брянчанинова сдать окончательный экзамен и затем воспользоваться законным правом просить увольнения от службы помимо этого начальства. Это заставило Брянчанинова заняться вновь науками; в декабре он сдал экзамен, причем по числу баллов сохранил свое первенство в сравнении с товарищами по выпуску, хотя и не мог уже быть сопоставлен с ними конкурентом, так как окончательный выпуск состоялся еще в ноябре месяце. Таким образом, окончив расчеты свои с училищем, он подал вновь прошение об увольнении его от службы через Инженерный департамент.

Государь император Николай Павлович, узнав об этой просьбе и о желании Брянчанинова идти в монастырь, поручил своему августейшему брату, великому князю Михаилу Павловичу,[46] отговорить всеми любимого воспитанника от такого предприятия. В первых числах января 1827 года Димитрий Александрович был потребован во дворец к великому князю. Там было собрано все высшее начальство инженерного училища. Девятнадцатилетний юноша с трепетным сердцем, но твердой волей предстал перед собранием. Великий князь сообщил ему, что государь император, зная его способности к службе, вместо отставки намерен перевести его в гвардию и дать там такое положение, которое удовлетворит и его, Брянчанинова, самолюбию и его честолюбию.

Молодой человек сказал на это, что, не имея достаточных денежных средств, он не может служить в гвардии.

«Заботы об этом государь изволит принять на себя,» — прервал великий князь. «Расстроенное мое здоровье, — продолжал юноша, — о чем известно его величеству из донесений лечивших меня медиков, поставляет меня в совершенную невозможность нести труды служебные, и, предвидя скорую смерть, я должен позаботиться о приготовлении себя к вечности, для чего и избираю монашеское звание». Великий князь заметил, что он может получить службу в южном климате России и что гораздо почетнее спасать душу свою, оставаясь в мире. Брянчанинов отвечал: «Остаться в мире и желать спастись — это, ваше высочество, все равно, что стоять в огне и желать не сгореть». «Я не проповедник, я не проповедник,» — отступив несколько шагов назад, сказал великий князь и, приветливо относясь к юноше, желал склонить его к покорности, но потом, видя непреклонность Брянчанинова, стал грозно кричать на него как на ослушника высочайшей воли; тот побледнел. Увидя такую перемену в лице болезненного юноши, его высочество, переменив тон, сказал: «А что? Испугался? Отказываешься от монашества?» — «Напротив, ваше высочество, — почтительно, но твердо отвечал Брянчанинов. — Прошу оказать мне милость — уволить меня от службы».