Полное затмение - [4]

Добермен стоял очень близко к Джулии, словно пытаясь разглядеть сквозь толстые стекла очков что-то отпечатанное мелким шрифтом. Англичанин выступил вперед, однако Евгений опередил его. Если Добермен всего лишь пожал Джулии руку, то Евгений жадно прижал ее к губам.

Ломакс вышел из комнаты.

Он пересек асфальтовое пространство, уворачиваясь от туристов, и уже внутри здания услышал, как позади пыхтит Ким.

— Представь себе, что это твоя сестра, — предложила она.

Ломакс сделал вид, что не слышит, и несколько мгновений спустя перестал различать позади дыхание Ким. Вероятно, она свернула в один из кабинетов.

Ломакс замедлил шаг. Высокий потолок и деревянный пол рождали приятное эхо. Здание построили в начале века, тогда здесь был всего лишь один телескоп — рефрактор. Каждые две недели почтовый дилижанс, двигаясь на север через долину мимо предгорий и переваливая через горные кряжи, доставлял из Сан-Франциско астрономов.

Ломакс вошел в лабораторию и вновь оказался в двадцатом веке. В помещении без окон поддерживались постоянная температура и уровень освещенности. Низкое монотонное жужжание заполняло пространство, но обычно, даже прислушавшись, никто этого гула не замечал.

Компьютеры стояли в ряд на отдельных столах. В лаборатории было пусто. Ломакс осторожно обошел оборудование и направился к своему компьютеру. Несколько мгновений спустя на экране возникло изображение его галактики. Он привык к этой комнате, этому компьютеру и этой галактике. Однако сегодня ему никак не удавалось сосредоточиться. Ломакс обнаружил, что думает о Джулии Фокс, о том, как ее пальцы откидывают волосы, а они вновь падают на лицо.

Он изучал свою галактику. В далеком детстве Ломакс изобрел способ наблюдения, которого придерживался до сих пор. Он изучал участок неба тщательно, словно расписание уроков или затылок водителя школьного автобуса. Этот клочок неба становился маяком, местом, куда он всегда мог вернуться, начальной и конечной точкой блужданий в неведомом. Сегодня галактика, особенно красивая полосатая спираль, стала краеугольным камнем его личной карты.

Компьютер мог удалить или приблизить изображение, однако приближение выдавало бессмысленный набор запутанных картинок. В картинках заключалась информация, полученная от телескопа здесь, на горе, и от космического телескопа, делающего случайные снимки этого же крошечного участка неба своим вторым, блуждающим, оком. Снимки можно было рассматривать с разных сторон, создавая все новые изображения. Картинка, пусть и не полная, рождала вопросы, теории, подстегивала игру воображения.

Действуя мышью, Ломакс все перебирал и перебирал изображения. Бездумно глядя на экран, вспоминал, как Евгений целовал руку Джулии, когда Берлинз представлял их. Сам не зная почему, он ощущал неуверенность и беспокойство. Чувство было почти физически ощутимым. Добермен сжал руку Джулии, Евгений поднял ее и поцеловал, а женщина смотрела на него тепло и смущенно…

Внезапно Ломакс понял, в чем причина беспокойства. Что-то случилось с его галактикой.

Прошлой ночью, а также все предыдущие ночи Ломакс был уверен в своей галактике. А сейчас ее изменили. Изменения бросались в глаза. Не столь заметные в самой галактике, они искажали восприятие окружающего неба.

Ломакс снова щелкнул мышью.

Компьютер послушно выполнил команду. Снова и снова он выдавал все ту же измененную картинку. Однако машина не могла объяснить причину изменений.

Вошли Добермен и Макмэхон. Последний зевал, словно только что проснулся, и, взглянув на часы, Ломакс понял, что уже наступил вечер. Неудивительно, что в лаборатории так тихо. Все прочие в это время спали.

— Что-нибудь прояснилось? — спросил он.

Оба замотали головами. Когда Добермен в последний раз был у большого телескопа, команда еще не закончила работу.

— Можем пропустить эту ночь, — сказал Макмэхон. — А погода превосходная.

— Ломакс, если телескоп починят, не хочешь сегодня поменяться со мной? — спросил Добермен.

Он остановился рядом. Ломакс инстинктивно очистил экран.

— Хочешь понаблюдать?

— Да. Взамен предлагаю тебе интересную съемку метеоритного дождя на следующей неделе, для японцев.

Нынче ночью Ломакс должен был работать для группы австралийских астрономов, наблюдающих газовую туманность на экране в Перте. А тут Добермен, которому нет никакого дела до Австралии и газовой туманности, собирается обменяться с ним на метеоритный дождь. Ломакс подозрительно прищурился. Добермен моргнул.

— Ты хочешь понаблюдать сегодня ночью?

— Он хочет понаблюдать с новой помощницей, — объяснил Макмэхон.

— Ах вон оно что… — протянул Ломакс.

— Поверь мне, — произнес Добермен, — мужчина, способный оседлать такой большой телескоп, любой женщине покажется… как бы сказать… — он ухмыльнулся, полные губы почти коснулись носа, — весьма возбуждающим.

Ломакс тяжело вздохнул. Добермен был неисправимым хвастуном. Ломакс и Ким никогда не верили в россказни о его сексуальных подвигах. О толпах страстных и настойчивых красавиц, умоляющих пресыщенного, но всегда готового Добермена уделить им хоть каплю своего внимания.

Добермен снова ухмыльнулся, на лице появилось плотоядное выражение. Ломакс не мог даже представить себе, чтобы такая привлекательная женщина, как Джулия Фокс, могла испытывать к Добермену какой-то интерес. Красота ее казалась недоступной.