Полное собрание стихотворений в одном томе - [51]

Гомера Музу нам явил

И смелую певицу славы

От звонких уз освободил —

Твой глас достиг уединенья,

Где я сокрылся от гоненья

Ханжи и гордого глупца,

И вновь он оживил певца,

Как сладкий голос вдохновенья.

Избранник Феба! твой привет,

Твои хвалы мне драгоценны;

Для Муз и дружбы жив поэт.

Его враги ему презренны —

Он Музу битвой площадной

Не унижает пред народом;

И поучительной лозой

Зоила хлещет – мимоходом.

* * *

Наперсница моих сердечных дум,

О ты, чей глас приятный и небрежный

Смирял порой [страстей] [порыв] мятежный

И веселил [порой] [унылый] ум,

О верная, задумчивая лира

Кинжал

Лемносской бог тебя сковал

Для рук бессмертной Немезиды,

Свободы тайный страж, карающий кинжал,

Последний судия Позора и Обиды.

Где Зевса гром молчит, где дремлет меч Закона,

Свершитель ты проклятий и надежд,

Ты кроешься под сенью трона,

Под блеском праздничных одежд.

Как адской луч, как молния богов,

Немое лезвие злодею в очи блещет,

И озираясь он трепещет,

Среди своих пиров.

Везде его найдет удар нежданный твой:

На суше, на морях, во храме, под шатрами,

За потаенными замками,

На ложе сна, в семье родной.

Шумит под Кесарем заветный Рубикон,

Державный Рим упал, главой поник Закон:

Но Брут восстал вольнолюбивый:

Ты Кесаря сразил – и мертв объемлет он

Помпея мрамор горделивый.

Исчадье мятежей подъемлет злобный крик:

Презренный, мрачный и кровавый,

Над трупом Вольности безглавой

Палач уродливый возник.

Апостол гибели, усталому Аиду

Перстом он жертвы назначал,

Но вышний суд ему послал

Тебя и деву Эвмениду.

О юный праведник, избранник роковой,

О Занд, твой век угас на плахе;

Но добродетели святой

Остался глас в казненном прахе.

В твоей Германии ты вечной тенью стал,

Грозя бедой преступной силе —

И на торжественной могиле

Горит без надписи кинжал.

* * *

Всё так же <ль> осеняют своды

[Сей храм] [Парнасских] трех цариц?

Всё те же ль клики юных жриц?

Всё те же <ль> вьются хороводы?…

Ужель умолк волшебный глас

Семеновой, сей чудной Музы?

Ужель, навек оставя нас,

Она расторгла с Фебом узы,

И славы русской луч угас?

Не верю! вновь она восстанет.

Ей вновь готова дань сердец,

Пред нами долго не <увянет>

Ее торжественный венец.

И длянее любовник славы,

Наперсник важных Аонид,

Младой Катенин воскресит

Эсхила гений величавый

И ей [порфиру] возвратит.

* * *

Я не люблю твоей Кори<ны>,

Скучны любезности картины.

В ней только слезы да печаль

[И] фразы госпожи де Сталь.

Милее мне жив<ая> м<ладость> ,

Рассудок с сердцем пополам,

Приятной лести жар и сладость,

И смелость едких эпиграм,

Веселость шуток и рассказов,

Воображенье, ум и вкус.

И длятого, мой Б<езобразов> ,

К тебе

* * *

"Хоть впрочем он поэт изрядный,

Эмилий человек пустой".

– "Да ты чем полон,шут нарядный?

А, понимаю: сам собой:

Ты полон дряни, милый мой!"

<В. Л. Давыдову>

Меж тем как генерал Орлов —

Обритый рекрут Гименея —

Священной страстью пламенея,

Под меру подойти готов;

Меж тем как ты, проказник умный,

Проводишь ночь в беседе шумной,

И за бутылками Аи

Сидят Раевские мои —

Когда везде весна младая

С улыбкой распустила грязь,

И с горя на брегах Дуная

Бунтует наш безрукой князь…

Тебя, Раевских и Орлова,

И память Каменки любя —

Хочу сказать тебе два слова

Про Кишинев и про себя. —

На этих днях, [среди] собора,

Митрополит, седой обжора,

Перед обедом невзначай

Велел жить долго всей России

И с сыном Птички и Марии

Пошел христосоваться в рай…

Я стал умен, [я] лицемерю —

Пощусь, молюсь и твердо верю,

Что бог простит мои грехи,

Как государь мои стихи.

Говеет Инзов, и намедни

Я променял парна<сски> бредни

И лиру, грешный дар судьбы,

На часослов и на обедни,

Да на сушеные грибы.

Однакож гордый мой рассудок

Мое раска<янье> бранит,

А мой ненабожный желудок

"Помилуй, братец, – говорит, —

Еще когда бы кровь Христова

Была хоть, например, лафит…

Иль кло-д-вужо, тогда б ни слова,

А то – подумай, как смешно! —

С водой молдавское вино".

Но я молюсь – и воздыхаю…

Крещусь, не внемлю Сатане…

А всё невольно вспоминаю,

Давыдов, о твоем вине…

Вот эвхаристия [другая],

Когда и ты, и милый брат,

Перед камином надевая

Демократической халат,

Спасенья чашу наполняли

Беспенной, мерзлою струей,

И за здоровье техи той

До дна, до капли выпивали!..

Но тев Неаполе шалят,

А таедва ли там воскреснет…

Народы тишины хотят,

И долго их ярем не треснет.

Ужель надежды луч исчез?

Но нет! – мы счастьем насладимся,

Кровавой чаш<ей> причастимся —

И я скажу: Христос воскрес.

Дева

Я говорил тебе: страшися девы милой!

Я знал, она сердца влечет невольной силой.

Неосторожный друг! я знал, нельзя при ней

Иную замечать, иных искать очей.

Надежду потеряв, забыв измены сладость,

Пылает близ нее задумчивая младость;

Любимцы счастия, наперсники Судьбы

Смиренно ей несут влюбленные мольбы;

Но дева гордая их чувства ненавидит

И очи опустив не внемлет и не видит.

Катенину

Кто мне пришлет ее портрет,

Черты волшебницы прекрасной

Талантов обожатель страстный,

Я прежде был ее поэт.

С досады, может быть, неправой:

Когда одна в дыму кадил

Красавица блистала славой,

Я свистом гимны заглушил.

Погибни злобы миг единый,

Погибни лиры ложный звук:

Она виновна, милый друг,

Пред Селименой и Моиной.

Так легкомысленной душой,

О боги! смертный вас поносит: