Полное собрание стихотворений - [64]

Восставший рано из пеленок, —

Роднею соловьевской всей

Он встречен был, как Моисей:

Две бабушки, четыре дяди,

И, кажется, шестнадцать теть

Его выращивали пяди,

Но сохранил его Господь;

Трех лет, ну право же-с, ей-богу-с, —

Трех лет (скажу без липших слов),

Трех лет ему открылся Логос,

Шести – Григорий Богослов,

Семи – словарь французских слов;

Перелагать свои святыни

Уже с четырнадцати лет

Умея в звучные латыни,

Он – вот, провидец и поэт,

Ключарь небес, матерый мистик,

Голубоглазый гимназистик, —

Взирает в очи Сони Н-ой,

Огромный заклокочив клочень;

Мне блещут очи – очень, очень —

Надежды Львовны Зариной.

Так соглашаясь с Соловьевым,

Провидим Тайную весной:

Он – Сонечку, живую зовом;

Я – Заревую: в Зариной…

Она!.. Мы в ней души не чаем…

Но кто она?.. Сидим за чаем:

Под хохот громкий пурговой

Вопрос решаем роковой.

Часы летят… Не замечаем…

– «Скажи, тобой увлечена

Надежда Львовна Зарина?..»

– «Не знаю я…»

– «Быть может?»

– «А?!»

Михал Сергеич повернется

Ко мне из кресла цвета «бискр»;

Стекло пенснэйное проснется,

Переплеснется блеском искр;

Его он сбрасывает кротко

Золотохохлой головой

С золотохохлою бородкой,

Прищурый, слабый, но живой;

И клонит кончик носа снова

В судьбу вопроса рокового:

– «Надежда Львовна Зарина!

Как?!. Воплощение Софии?..»

«В ней мне пророчески ясна

Судьба священная России:

Она есть Львовна дочка Льва;

Лев – символический, Иудин…»

– «Зарин, Лев Львович, – пошлый франт?

Безусый, лысый коммерсант?»

«Вопрос гностически не труден:

Серапис, или Апис, – бык,

Таящий неба громкий зык,

Есть только символ чрезвычайный

Какой-то сокровенной тайны…»

– «Ну, хорошо, а что есть Лев?»

– «Иудин Лев – веков напев»

………………….

Высокий, бледный и сутулый,

Ты где, Сережа, милый брат;

Глаза – пророческие гулы,

Глаза, вперенные в закат:

Выходишь в Вечность… на Арбат;[33]

Бывало: бродишь ты без речи;

И мне ясней слышна, видна:

Арбата юная весна,

Твоя сутулая спина,

Твои приподнятые плечи,

Бульваров первая трава,

И вдруг: как на зеркальной зыбке

Пройдут пузыриками рыбки, —

Меж вами умные слова

И вовсе детские улыбки.

И разговор о сем, о том,

О бесконечности, о Браме,

О Вечности, огромной даме,

Перерастают толстый том;

И на Арбате мчатся в Вечность:

Пролеток черных быстротечность,

Рабочий, гимназист, кадет…

Проходят, ветер взвив одежды,

Глупцы, ученые, невежды;

Зарозовеет тихий свет

С зеленой вывески «Надежды»[34]

Над далью дней и далью лет…

Смутяся уличною давкой,

Смутясь колониальной лавкой,

Я упраздняю это всё:

«Мир – представление мое!»

Ты – пламенный, в крылатке серой

Средь зданий, каменных пустынь:

Глаза, открытые без меры, —

В междупланетную ледынь,

Свои расширенные сини

Бросают, как немой вопрос,

Под шапкой пепельных волос.

Бывало: за Девичьим Полем

Проходит клиник белый рой,

Мы тайну сладостную волим,

Вздыхаем радостной игрой:

В волнах лyчиcтoгo эфира

Читаем летописи мира.

Из перегаров красных трав

В золотокарей пыли летней,

Порывом пыли плащ взорвав,

Шуршат мистические сплетни…

Проходит за городом: лес

Качнется в небе бирюзовом;

Проснется зов «Воанергес!»

Пахнёт: Иоанном Богословом…

И – возникает в небе ширь

Новодевичий монастырь.

Огромный розовый собор

Подъемлет купол златозор;

А небо – камень амиант —

Бросает первый бриллиант;

Забирюзевший легкий пруд,

Переливаясь в изумруд,

Дробим зеркальною волной,

И – столб летает искряной…

Там небо бледное, упав,

Перетянулось в пояс трав;

Там бездна – вверх, и бездна – вниз:

Из бледных воздухов и риз;

Там в берега плеснет волной —

Молниеносною блесной…

Из мира, суетной тюрьмы, —

В ограду молча входим мы…

Крестов протянутая тень

В густую душную сирень,

Где ходит в зелени сырой

Монашек рясофорный рой,

Где облак розовый сквозит,

Где нежный воздух бирюзит;

Здесь, сердце вещее, – измлей

В печаль белеющих лилей;

В лилово-розовый левкой

Усопших, Боже, упокой…

Присел захожий старичок,

Склонись на палку… В ветерок —

Слетают скорбные листы;

Подъемлют сохлые кресты

Плач переблеклых огоньков

И клянч фарфоровых венков.

Ты, сердце, – неумолчный стриж —

Кого зовешь, о чем визжишь?

Кроваво-красная луна

Уже печальна и бледна…

Из церкви в зелени сырой

Проходит в кельи черный рой;

Рукопростертые кресты

Столпились в ночь… Приди же. Ты, —

Из прежних дней, из прежних лет!..

В часовне – цветоблеклый свет:

В часовне житель гробовой

К стеклу прижался головой;

И в стекла красные глядит,

И в стекла красные стучит.

Чуть фософреющий из трав,

Сквозною головою встав, —

Подъемлет инок неживой

Над аналоем куколь свой…

…………………

…………………

О, незабвенные прогулки,

О, незабвенные мечты,

Москвы кривые переулки…

Промчалось всё: где, юность, ты!..

Перемелькали наши взлеты

На крыльях дружбы и вражды

В неотрывные миголеты,

В неотразимые судьбы,

Чтоб из сумятицы несвязной,

И из невнятиц бытия

В тиски подагры неотвязной

Склонился лысиною я.

Зальются слабнущие светы

Под мараморохом[35] зимы

Переливной струею Леты,

Незаливной струею тьмы…

Рассудку, рухнувшему, больно, —

Рассудку, тухнущему в ночь…

И возникают сны невольно,

Которых мне не превозмочь…

………………….

Да, – и опора в детской вере,

И Провидения рука —

На этой вычищенной двери

Литая, медная доска:

Михал Сергеич Соловьев

(С таких-то до таких часов).

………………….

Здесь возникал салон московский,

Где – из далекой мне земли, —

Ключевский, Брюсов, Мережковский

Впервые предо мной прошли.