Полное собрание стихотворений - [18]

Зеленый там, зеленый,

На рельсах огонек… —

Стоит он на платформе,

Склонись во мрак ночной, —

Один, в потертой форме,

Под стужей ледяной.

Слезою взор туманит.

В костях озябших – лом.

А дождик барабанит

Над мокрым козырьком.

Идет (приподнял ворот)

К дежурству – изнемочь.

Вдали уездный город

Кидает светом в ночь.

Всю ночь над аппаратом

Он пальцем в клавиш бьет.

Картонным циферблатом

Стенник ему кивнет.

С речного косогора

В густой, в холодный мрак —

Он видит – семафора

Взлетает красный знак.

Вздыхая, спину клонит;

Зевая над листом,

В небытие утонет,

Затянет вечным сном

Пространство, время. Бога

И жизнь, и жизни цель —

Железная дорога,

Холодная постель.

Бессмыслица дневная

Сменяется иной —

Бессмыслица дневная

Бессмыслицей ночной.

Листвою желтой, блеклой,

Слезливой, мертвой мглой

Постукивает в стекла

Октябрьский дождик злой.

Лишь там на водокачке

Моргает фонарёк.

Лишь там в сосновой дачке

Рыдает голосок.

В кисейно-нежной шали

Девица средних лет

Выводит на рояли

Чувствительный куплет.

1906–1908

Серебряный Колодезь

В вагоне

Т.Н. Гиппиус

Жандарма потертая Форма,

Носильщики, слезы. Свисток —

И тронулась плавно платформа;

Пропел в отдаленье рожок.

В пустое, раздольное поле

Лечу, свою жизнь загубя:

Прости, не увижу я боле —

Прости, не увижу тебя!

На дальних обрывах откоса

Прошли – промерцали огни;

Мостом прогремели колеса…

Усни, мое сердце, усни!

Несется за местностью местность —

Летит: и летит – и летит.

Упорно в лицо неизвестность

Под дымной вуалью глядит.

Склонилась и шепчет: и слышит

Душа непонятную речь.

Пусть огненным золотом дышит

В поля паровозная печь.

Пусть в окнах – шмели искряные

Проносятся в красных роях,

Знакомые лица, дневные,

Померкли в суровых тенях.

Упала оконная рама.

Очнулся – в окне суетня:

Платформа – и толстая дама

Картонками душит меня.

Котомки, солдатские ранцы

Мелькнули и скрылись… Ясней

Блесни, пролетающих станций

Зеленая россыпь огней!

Август 1905

Ефремово

Станция

Г. А. Рачинскому

Вокзал: в огнях буфета

Старик почтенных лет

Над жареной котлетой

Колышет эполет.

С ним дама мило шутит,

Обдернув свой корсаж, —

Кокетливо закрутит

Изящный сак-вояж.

А там – сквозь кустик мелкий

Бредет он большаком.[2]

Мигают злые стрелки

Зелененьким глазком.

Отбило грудь морозом,

А некуда идти —

Склонись над паровозом

На рельсовом пути!

Никто ему не внемлет.

Нигде не сыщет корм.

Вон: – станция подъемлет

Огни своих платформ.

Выходят из столовой

На волю погулять.

Прильни из мглы свинцовой

Им в окна продрожать!

Дождливая окрестность,

Секи, секи их мглой!

Прилипни, неизвестность,

К их окнам ночью злой!

Туда, туда – далеко,

Уходит полотно,

Где в ночь сверкнуло око,

Где пусто и темно.

Один… Стоит у стрелки.

Свободен переезд.

Сечет кустарник мелкий

Рубин летящих звезд.

И он на шпалы прянул

К расплавленным огням:

Железный поезд грянул

По хряснувшим костям —

Туда, туда – далеко

Уходит полотно:

Там в ночь сверкнуло око,

Там пусто и темно.

А всё: в огнях буфета

Старик почтенных лет

Над жареной котлетой

Колышет эполет.

А всё: – среди лакеев,

С сигары армянин

Пуховый пепел свеяв, —

Глотает гренадин.

Дождливая окрестность,

Секи, секи их мглой!

Прилипни, неизвестность,

К их окнам ночью злой!

1908

Серебряный Колодезь

Каторжник

Н.Н. Русову

Бежал. Распростился с конвоем.

В лесу обагрилась земля.

Он крался над вечным покоем,

Жестокую месть утоля.

Он крался, безжизненный посох

Сжимая холодной рукой.

Он стал на приволжских откосах —

Поник над родною рекой.

На камень упал бел-горючий.

Закутался в серый халат.

Глядел на косматые тучи.

Глядел на багровый закат.

В пространствах, где вспыхивал пламень,

Повис сиротливый дымок.

Он гладил и землю, и камень,

И ржавые обручи ног.

Железные обручи звоном

Упали над склоном речным:

Пропели над склоном зеленым —

Гремели рыданьем родным.

Навек распростился с Сибирью:

Прости ты, родимый острог,

Где годы над водною ширью

В железных цепях изнемог.

Где годы на каменном, голом

Полу он валяться привык:

Внизу – за слепым частоколом —

Качался, поблескивал штык;

Где годы встречал он со страхом

Едва прозябающий день,

И годы тяжелым размахом

Он молот кидал на кремень;

Где годы так странно зияла

Улыбка мертвеющих уст,

А буря плескала-кидала

Дрожащий, безлиственный куст;

Бросали бренчавшие бревна,

Ругаясь, они на баржи,

И берегом – берегом, ровно

Влекли их, упав на гужи;

Где жизнь он кидал, проклиная,

Лихой, клокотавшей пурге,

И едко там стужа стальная

Сжигала ветрами в тайге,

Одежду в клочки изрывая,

Треща и плеща по кустам; —

Визжа и виясь – обвивая, —

Прощелкав по бритым щекам,

Где до крови в холоде мглистом,

Под жалобой плачущий клич,

Из воздуха падая свистом,

Кусал его бешеный бич,

К спине прилипая и кожи

Срывая сырые куски…

И тучи нахмурились строже.

И строже запели пески.

Разбитые плечи доселе

Изъел ты, свинцовый рубец.

Раздвиньтесь же, хмурые ели!

Погасни, вечерний багрец!

Вот гнезда, как черные очи,

Зияя в откосе крутом,

В туман ниспадающей ночи

Визгливо стрельнули стрижом.

Порывисто знаменьем крестным

Широкий свой лоб осенил.

Промчался по кручам отвесным,

Свинцовые воды вспенил.

А к телу струя ледяная

Прижалась колючим стеклом.

Лишь глыба над ним земляная

Осыпалась желтым песком.

Огни показались. И долго

Горели с далеких плотов;

Сурово их темная Волга

Дробила на гребнях валов.

Там искры, провеяв устало,

Взлетали, чтоб в ночь утонуть;