Полное собрание сочинений. Том 3. Басни, стихотворения, письма - [9]

Завистники, на что ни взглянут,

Подымут вечно лай;

А ты себе своей дорогою ступай:

Полают, да отстанут.

Стрекоза и муравей

Попрыгунья Стрекоза

Лето красное пропела;

Оглянуться не успела,

Как зима катит в глаза.

Помертвело чисто поле;

Нет уж дней тех светлых боле,

Как под каждым ей листком

Был готов и стол, и дом.

Всё прошло: с зимой холодной

Нужда, голод настает;

Стрекоза уж не поет:

И кому же в ум пойдет

На желудок петь голодный!

Злой тоской удручена,

К Муравью ползет она:

«Не оставь меня, кум милой!

Дай ты мне собраться с силой

И до вешних только дней

Прокорми и обогрей!» —

«Кумушка, мне странно это:

Да работала ль ты в лето?»

Говорит ей Муравей.

«До того ль, голубчик, было?

В мягких муравах у нас

Песни, резвость всякий час,

Так, что голову вскружило».—

«А, так ты…» — «Я без души

Лето целое всё пела».—

«Ты всё пела? это дело:

Так поди же, попляши!»

Лжец

Из дальних странствий возвратясь,

Какой-то дворяни́н (а может быть, и князь),

С приятелем своим пешком гуляя в поле,

Расхвастался о том, где он бывал,

И к былям небылиц без счету прилыгал.

«Нет», говорит: «что я видал,

Того уж не увижу боле.

Что́ здесь у вас за край?

То холодно, то очень жарко,

То солнце спрячется, то светит слишком ярко.

Вот там-то прямо рай!

И вспомнишь, так душе отрада!

Ни шуб, ни свеч совсем не надо:

Не знаешь век, что́ есть ночная тень,

И круглый божий год все видишь майский день.

Никто там ни садит, ни сеет:

А если б посмотрел, что́ там растет и зреет!

Вот в Риме, например, я видел огурец:

Ах, мой творец!

И по сию не вспомнюсь пору!

Поверишь ли? ну, право, был он с гору».—

«Что за диковина!» приятель отвечал:

«На свете чудеса рассеяны повсюду;

Да не везде их всякий примечал.

Мы сами, вот, теперь подходим к чуду,

Какого ты нигде, конечно, не встречал,

И я в том спорить буду.

Вон, видишь ли через реку тот мост,

Куда нам путь лежит? Он с виду хоть и прост,

А свойство чудное имеет:

Лжец ни один у нас по нем пройти не смеет:

До половины не дойдет —

Провалится и в воду упадет;

Но кто не лжет,

Ступай по нем, пожалуй, хоть в карете».—

«А какова у вас река?» —

«Да не мелка.

Так видишь ли, мой друг, чего-то нет на свете!

Хоть римский огурец велик, нет спору в том,

Ведь с гору, кажется, ты так сказал о нем?» —

«Гора хоть не гора, но, право, будет с дом». —

«Поверить трудно!

Однако ж как ни чудно,

А всё чудён и мост, по коем мы пойдем,

Что он Лжеца никак не подымает;

И нынешней еще весной

С него обрушились (весь город это знает)

Два журналиста, да портной.

Бесспорно, огурец и с дом величиной

Диковинка, коль это справедливо».—

«Ну, не такое еще диво;

Ведь надо знать, как вещи есть:

Не думай, что везде по-нашему хоромы;

Что там за домы:

В один двоим за нужду влезть,

И то ни стать, ни сесть!» —

«Пусть так, но всё признаться должно,

Что огурец не грех за диво счесть,

В котором двум усесться можно.

Однако ж, мост-ат наш каков,

Что Лгун не сделает на нем пяти шагов,

Как тотчас в воду!

Хоть римский твой и чуден огурец…» —

«Послушай-ка», тут перервал мой Лжец:

«Чем на мост нам итти, поищем лучше броду».

Орел и пчела

Счастлив, кто на чреде трудится знаменитой:

Ему и то уж силы придает,

Что подвигов его свидетель целый свет.

Но сколь и тот почтен, кто, в низости сокрытый,

За все труды, за весь потерянный покой,

Ни славою, ни почестьми не льстится,

И мыслью оживлен одной:

Что к пользе общей он трудится.

Увидя, как Пчела хлопочет вкруг цветка,

Сказал Орел однажды ей с презреньем:

«Как ты, бедняжка, мне жалка,

Со всей твоей работой и с уменьем!

Вас в улье тысячи всё лето лепят сот:

Да кто же после разберет

И отличит твои работы?

Я, право, не пойму охоты:

Трудиться целый век, и что ж иметь в виду?..

Безвестной умереть со всеми наряду!

Какая разница меж нами!

Когда, расширяся шумящими крылами,

Ношуся я под облаками,

То всюду рассеваю страх:

Не смеют от земли пернатые подняться,

Не дремлют пастухи при тучных их стадах;

Ни лани быстрые не смеют на полях,

Меня завидя, показаться».

Пчела ответствует: «Тебе хвала и честь!

Да продлит над тобой Зевес свои щедроты!

А я, родясь труды для общей пользы несть,

Не отличать ищу свои работы,

Но утешаюсь тем, на наши смотря соты,

Что в них и моего хоть капля меду есть».

Заяц на ловле

Большой собравшися гурьбой,

Медведя звери изловили;

На чистом поле задавили —

И делят меж собой,

Кто что́ себе достанет.

А Заяц за ушко медвежье тут же тянет.

«Ба, ты, косой»,

Кричат ему: «пожаловал отколе?

Тебя никто на ловле не видал».—

«Вот, братцы!» Заяц отвечал:

«Да из лесу-то кто ж, — всё я его пугал

И к вам поставил прямо в поле

Сердечного дружка?»

Такое хвастовство хоть слишком было явно,

Но показалось так забавно,

Что Зайцу дан клочок медвежьего ушка.

Над хвастунами хоть смеются,

А часто в дележе им доли достаются.

Щука и кот

Беда, коль пироги начнет печи сапожник,

А сапоги тачать пирожник,

И дело не пойдет на лад.

Да и примечено стократ,

Что кто за ремесло чужое браться любит,

Тот завсегда других упрямей и вздорней:

Он лучше дело всё погубит,

И рад скорей

Посмешищем стать света,

Чем у честных и знающих людей

Спросить иль выслушать разумного совета.

Зубастой Щуке в мысль пришло

За кошачье приняться ремесло.

Не знаю: завистью ль ее лукавый мучил,