Полное собрание сочинений. Том 13. Май-сентябрь 1906 - [56]
Как Бернштейн в 1899 году приносил громадный вред немецкому пролетариату, принимая мелкобуржуазных интеллигентских «соглашателей» (социал-либералов, примирявших пролетариат и буржуазию) за самое буржуазию, имевшую реальную власть в руках, – так и Плеханов в 1906 году приносит огромный вред российскому пролетариату, принимая полуреакционных буржуазных «соглашателей» (кадетов, примиряющих народную свободу со старой властью) за самостоятельную политическую силу в государстве, за власть, которую можно и стоит поддерживать.
Бернштейн, призывая быть «тактичным» по отношению к социал-либералам, поддерживать их, не толкать их в реакцию, – звал поддерживать фикцию. Он увлекался призраком социального мира и забывал коренные задачи борьбы за власть.
Плеханов, призывая быть «тактичным» по отношению к кадетам, поддерживать их, не толкать их в реакцию, – зовет поддерживать фикцию. Он увлекается призраком парламентаризма (в эпоху буржуазной, а не социалистической революции) и забывает коренные задачи борьбы за власть.
И Бернштейна и Плеханова социал-либеральная, кадетская буржуазия носит на руках, восхваляет до небес, рекламирует, перепечатывает за те услуги, которые они ей оказывают в борьбе ее с пролетариатом.
Не заблуждайтесь, рабочие, на этот счет. Словечки о «тактичности» с.-д. и о «поддержке» кадетов имеют в реальной политике свое значение, определяемое не благими намерениями Плеханова, а действительным соотношением сил. Плеханов может думать сам и уверять других, что он и в мыслях не имел ослаблять или притуплять политический и социальный антагонизм классов между собой и народа с старой властью. Но плехановские речи в данной политической обстановке получают именно такое значение, независимо от его воли.
Бернштейн не хотел социального мира (по крайней мере уверял, что не хочет), но буржуазия верно поняла, что таково действительное значение его речей. И у нас, в России, взгляните на печать кадетов. Она хвалит Плеханова и, не считаясь с ним, идет к своим выводам из его речей. Вчера в «Думе» (№ 22) г. Котляревский доказывал, что всякая «классовая борьба и классовая ненависть» мешает делу национального освобождения. Он прямо сопоставляет борьбу «Волны» с борьбой гедистов против жоресистов, Ферри против Турати, Каутского против Бернштейна; он опасается, «как бы такая проповедь классовой ненависти, какая раздается теперь у нас в России, подкапывая столь необходимую ввиду совместного политического действия солидарность различных общественных групп, не подрывала в корне (слушайте!) почвы для действия всякого правильного народного представительства». «Не подрывается ли ею (классовой ненавистью) самый дух конституционализма?»
Сегодня в «Свободе и Культуре» (№ 7){79} г. Струве вопит по поводу того, что с.-д. «предают свободу на растерзание фурий классовой розни», что они «односторонне и болезненно до умоисступления увлекаются идеями классовой борьбы» (стр. 458), что «политический мир» (вспомните «социальный мир» в устах европейских буржуев!) «предъявляет к нам совсем новые требования» (страница 514). Буржуазия великолепно понимает, что плехановские идеи сеют именно лживую мысль о «политическом мире» и притупляют на деле всякую классовую рознь, всякую классовую борьбу. Коготок увяз у товарища Плеханова – и вся «птичка» оказалась, по отношению к современной политике, в клетке у г. Струве.
«Крепкие слова не критика», – пишет т. Плеханов. – «Критика действительно развивает сознание, а крепкие слова, наоборот, его затемняют. Возьмем хоть крепкое слово: измена. Мы так часто кричим об измене буржуазии, что когда она в самом деле «изменит», – т. е. помирится с бюрократией, – и когда нам в самом деле надо будет кричать об этом со всех крыш, то наши крики уже не произведут надлежащего действия, и с нами повторится история мальчика, кричавшего «волк! волк!», когда волк еще не появлялся».
Какой прекрасный образчик русской бернштейниады, этот маленький отрывок плехановских рассуждений!
Во-первых, посмотрите, как ясно чувствуется отсутствие у тов. Плеханова почвы под ногами. В ноябре 1905 г. он писал в № 3 «Дневника»: «… У нас много кричали в последнее время о какой-то (!) измене буржуазии. Но чему собственно могла изменить буржуазия? Во всяком случае, не революции, потому что она никогда не служила революционной идее».
Видите: в ноябре 1905 года т. Плеханов даже вообще не понимал, чему могла изменить буржуазия. Теперь он понял это. Он не только полагает, что буржуазия может изменить чему-то, он находит уже, что она в самом деле изменит. За полгода т. Плеханов меняет позицию: сначала говорилось, что буржуазии вообще нечему изменять. Теперь говорится, что она в самом деле изменит, т. е. помирится с бюрократией.
Этому прогрессу т. Плеханова мы были бы очень рады, если бы в других отношениях его взгляды не оставались такими же шаткими. Измена есть крепкое слово, говорит он. Это взгляд не новый. Это взгляд всех либеральных буржуа. В тысячах статей кадетской печати внедряется в российскую публику та мысль, что речи об «изменах» буржуазии являются лишь крепкими словцами «неистовых» большевиков. Теперь у буржуазии нашелся новый союзник по этому вопросу. Тов. Плеханов тоже пришел к убеждению, что «измена» есть «крепкое слово».
