Полночный путь - [69]

Течение было небыстрое, по берегам тянулись березовые перелески, перемежаемые то ли осколками степи, то ли обширными полянами; ну чисто родные места на полдень от Киева. Изредка попадались возделанные поля, окружавшие небольшие селеньица, прячущиеся за высокими тынами. Жара стояла удушающая, но к ней мало-мальски притерпелись. Под вечер кормчий вдруг сказал:

— Авось завтра под парусом пойдем…

— А чего такое?.. — прохрипел Серик, с натугой подтягивая отяжелевшее к вечеру весло.

— Ночью гроза соберется, а завтра ветерок свежий потянет. Может, с заката…

Перед сумерками попалась тихая заводь, окруженная густыми ивняками. Ладью загнали туда. Парочку тонких ив пригнули к воде, прикрыв ладейную корму от посторонних глаз. Наскоро выхлебав приготовленный половчанкой кулеш, завалились спать. Гроза разразилась еще в Серикову стражу. Но ладья была заранее затянута провощенной холстиной, так что, никто не то что не вымок, но даже никто не проснулся. Сразу потянуло свежестью. А вскоре и нешуточный ветерок разгулялся. Ивы шелестели так, что заглушили бы приближение целого полка. А потому Серик, накрывшись козьей шкурой, встал во весь рост на корме, прислонившись к драконьему хвосту, и принялся всматриваться в заросли. Как обычно бывает в ненастье, ночь была не непроглядно черная, а серая, без резких теней. Так что, подкрадывающихся врагов разглядеть было можно.

Он вздрогнул, когда Горчак тронул его за ногу, а потом и сам выполз из-под холстины, спросил:

— Ну что, все спокойно?

— Да вроде никого… — пробормотал Серик.

Горчак широко зевнул, сказал:

— Ты кольчугу на всякий случай не снимай. Вдруг у воеводы жадность ум затмила?

Однако ночь прошла спокойно. На рассвете кормчий растолкал Серика первым. Тот выполз из кольчуги, как улитка из раковины, только после этого протер глаза. Половчанка, легкая и грациозная, как бабочка, выпорхнула из ладьи, легко перепрыгнув полоску воды до заросшего травой бережка. Вскоре потянуло дымком. Остальные сворачивали холстину. Кормчий повертел головой, проговорил:

— Хоть ветерок не совсем попутный, но кормилом отжиматься можно, хоть и попотеть придется…

Сытно позавтракав, вывели ладью из заводи, подняли парус и побежали. Речка была настолько узкая, что, то и дело приходилось налегать на весло, отжимаясь от берегов. Кормчий орал беспрестанно, но Серик никак не мог приноровиться, и все время запаздывал. В конце концов, кормчий приказал встать ему в помощь Шарапу, но толку от этого больше не стало. Ветер был довольно свежий; прибрежные ивняки сплошь были белыми, из-за вывернутых по ветру листьев, белевших своей изнаночной опушкой. И все-таки, за весь день они ни разу не налетели ни на берег, ни на мель. На следующий день ветер улегся, а потому пришлось грести. Речка сузилась до того, что весла чуть оба берега не цепляли. Кормчий ворчал:

— Скоро придется бечевой идти…

Однако городок открылся раньше, чем ладья мертво села на мель. Квадратный острог, с четырьмя стрельницами по углам, бревна тына врыты в землю одним концом, верхний — заострен. Шарап проворчал:

— Бедноват городок… Русичи давно уже этак стен не строят…

При виде ладьи, все население высыпало за ворота. Серик машинально прикинул, что тут не менее пяти десятков мужиков, способных носить оружие, да еще дюжина воинов; стоят в сторонке, будто происходящее их не касается. Вперед вышел седобородый старик, спросил:

— Торговать пришли? Али как?

— Али как! — неприветливо бросил Горчак. — Мимо пойдем…

Старик разочарованно покивал головой, но тут же воспрянул духом, потому как Горчак спросил его:

— Не подскажешь ли, старый, у кого можно добрых коней купить?

Старик расплылся в радостной улыбке, поспешно затараторил:

— У меня, у меня и можно! Сколько? На всех?..

— Да нет, не на всех… — медленно, раздумчиво выговорил Горчак. — По три на человека, итого — пятнадцать…

Старик чуть не подскочил на месте, было сорвался, куда-то бежать, но Горчак задержал его:

— Э-э-эй! Погоди! — тот повернулся, Горчак добавил: — Проводник еще нам нужен…

— Это Унчу проси… — и старик, несмотря на преклонные годы, умчался с юношеской прытью.

Горчак пожал плечами, обратился к быстро истаивающей толпе:

— Эй, кто Унчу знает?

Из толпы выпутался маленький, кривоногий человечек, с лицом, плоским, как блин, и как блин, будто лоснящимся от масла.

Горчак спросил:

— Ты Унчу знаешь?

Человечек писклявым, гортанным голосом пропищал:

— Я Унча…

— Проводником пойдешь с нами? — спросил Горчак напрямую.

Глаза Унчи вовсе обратились в узенькие щелочки. Он раздумчиво почесал в затылке, протянул:

— Дикие места… Опасные… Дикие касоги шалят… Дикие башкиры шалят…

— Десять динаров! — выпалил Горчак.

К несказанному изумлению Серика, маленький, жалкий, одетый в потрепанную, давно не стираную, одежонку человечек разочарованно протянул:

— У-у-у… За десять динаров я лучше на печке полежу, старые кости погрею… — и повернулся, уходить.

Горчак, разинув рот, смотрел ему вслед. А тот, скорым шагом уже подходил к воротам. Наконец, Горчак опамятовал, заорал:

— Кошель!

Унча замедлил шаг, будто колеблясь. Наконец, остановился, повернулся, посмотрел на небо, посмотрел в землю, не спеша вернулся, сказал веско: