Полночные близнецы - [4]
Когда я дохожу до станции и миную турникеты, в моей сумке начинает вибрировать телефон – получено сообщение. Могу поспорить, это папа с одной из его попыток мотивационных шуток, – но потом снова думаю об Олли и проверяю телефон. Может быть, это какое-то объяснение его поведения или, скорее, язвительное замечание насчет того, что умершая мать – моя единственная подруга.
«Я буду думать о тебе этой ночью».
Это не от Олли и не от папы. Я вскидываю брови, отвечая неведомому адресату: «Ошиблись номером».
Сегодня ночью – Хеллоуин, и, похоже, кто-то задумал нечто особенное. Что ж, удачи им. Мое участие состоит в том, чтобы переодеться в пижаму, как только это будет возможно, и заняться подготовкой к тестам по истории.
В метро я привычно не замечаю любопытных и жалостных взглядов попутчиков и таращусь на первую страницу газеты «Метро» в чьих-то руках. На ней написано: «Рейтинг Себастьяна Мидраута[1] взлетает». Но фотография несправедлива к политику – или, по крайней мере, к его глазам. Я видела его лично, вне школы. У него темно-фиолетовые радужки – что-то между аметистом и сапфиром, – при виде их велосипедист мог бы врезаться в фонарный столб из-за того, что обязательно посмотрел бы во второй раз. Мидраут всегда со смехом отрицал, что это линзы, и я всегда ему верила. Я слишком хорошо знаю, что глаза действительно могут иметь самый разный цвет.
Сейчас же я могу прочитать лишь кусочек статьи.
«В последние годы Мидраут эффектно вернулся, чтобы снова пленить сердца и умы нации…»
В общем, типичная пустая болтовня.
Человек, в чью газету я заглядывала, ловит мой взгляд и раздраженно шелестит страницами. Я сопротивляюсь желанию сказать ему, что газеты можно (о ужас!) читать не один раз, и достаю из сумки альбом для рисования. Одно и то же лицо, изображенное углем и акварелью, вообще всем, что подворачивается мне под руку, возникает почти на каждом листе, – женщина, лишенная возраста, ее тонкие черты пересечены шрамами, и лицо окружено растрепанными волосами. Я хочу придать цвет ее гриве, но, должно быть, забыла дома оранжевый карандаш. Черт.
Выйдя на Слоун-сквер, я заглядываю в сумку, чтобы достать телефон и проверить время. А там снова сообщение с неизвестного номера.
«Ты никогда не задумывалась о смерти твоей матери, Ферн?»
Я застываю на середине тротуара, и какой-то мужчина, проходя мимо, бросает на меня бешеный взгляд.
«Кто это?» – пишу я.
От потрясения пальцы плохо меня слушаются.
Но никто не отвечает. Ответа нет и к тому времени, когда я дохожу до колледжа Боско, и к тому времени, когда мне приходится убрать телефон в начале двойного урока биологии. Никто не отвечает и ко времени первой перемены, когда мне мешают в туалете Лотти Мидраут и ее гарем, и к тому времени, когда перемена заканчивается и я проскальзываю на задний ряд на урок латинского языка. Но почему я должна задумываться о смерти мамы? Все ведь было просто – она ушла во сне. Синдром внезапной смерти. Редкий, трагический, но такое случается с самыми разными людьми. Тут не о чем было задумываться.
И только в перерыве на ланч, когда я стою в очереди за едой, мой телефон снова начинает вибрировать. Все мое тело обдает жаром, когда я вижу слова на экране.
«Твоя мать знала меня под другим именем, но ты можешь называть меня Верховным магом».
А потом почти сразу: «Мы с ней вместе были рыцарями в Аннуне».
Верховный маг? Аннун? Я словно и не уходила с урока латыни, эти слова не имеют для меня смысла. Но впрочем, у меня уже было время, чтобы привести в порядок мысли, и я знаю, что хочу сказать. И не желаю отвлекаться на незнакомый словарь.
«Что ты имел в виду, говоря о маминой смерти?»
На этот раз ответ приходит почти сразу.
«Уна вовсе не скончалась мирно. Ее убили».
Неведомый Верховный маг как будто дотянулся до меня сквозь телефон, сквозь мои ребра, и сдавил мне сердце, и давит все сильнее, сильнее. Я прижимаю ладонь ко рту, чтобы не выдать слишком сильных эмоций. Впрочем, никто в очереди, похоже, не заметил моей реакции. Половина стоящих в ней тоже таращатся в свои телефоны. Я перевожу взгляд с лица на лицо, гадая, не устроил ли эту злобную выходку кто-то из моих ровесников.
«Откуда ты знаешь?» – пишу я.
И через мгновение решительно запихиваю телефон обратно в сумку. Если этот Верховный маг наблюдает за мной, я не желаю доставлять ему удовольствие, показав, насколько я потрясена. Я смотрю прямо перед собой, локтем прижимая к себе сумку, чтобы ощутить вибрацию, если вдруг придет очередное сообщение. Я беру куриное карри и шоколадное желе и сажусь за обычный столик, где все знают, что меня лучше не беспокоить. Но те слова – «Ее убили» – гудят у меня в голове, пока не начинают разбиваться так и эдак. Ее убили. Была ли она убита. Убита ли она была. Я не могу справиться с собой и кладу телефон рядом с тарелкой. Где-то в зале звонкий смех Лотти Мидраут звучит сквозь общий шум.
Ложка карри уже на полпути к моему рту, когда экран телефона снова вспыхивает. Верховный маг ответил. Я придвигаю к себе телефон – и рис, будто личинки, сыплется мне на колени.
«Знаю, потому что я ее убил».
2
Ланч передо мой остывает, пока я смотрю на сообщение Верховного мага. Это, должно быть, шутка.
