Полночная ведьма - [73]

Войдя в дом, Шарлотта направляется в студию. Из гостиной неторопливо выходит Гудрун и, подняв голову и глядя вверх, кричит Брэму:

– Художник, у тебя гостья. – Она подходит ко мне и, прислонясь к нижней стойке лестничных перил, впервые за все время внимательно разглядывает меня сквозь клубы дыма от сигареты, которую держит в руке. – Ты очень красивая женщина, – решает она наконец. – А наш Художник – очень красивый мужчина.

Я безуспешно пытаюсь найти ответ на столь странное замечание, а между тем она продолжает.

– Думаешь, этого достаточно, красотка? Думаешь, это перевесит? – спрашивает она, и ее немецкий акцент кажется мне еще сильнее, чем обычно.

– Не знаю, – отвечаю я. – По-моему, суть человека куда важнее.

– Да ну? А любил бы он тебя, будь ты некрасивой? Или ты его, если бы некрасивым был он? – Она небрежно стряхивает пепел сигареты прямо на пол. – А в чем она состоит, эта твоя хваленая суть? Ведь он как-никак художник. Ему важна красота. Впрочем, она важна им всем.

Ты не сможешь рассказать ему свою тайну!

От неожиданно услышанного мною голоса Темного духа я лишаюсь дара речи. Ему всегда удается застать меня врасплох. Я беру себя в руки. Я уже решила для себя, что больше не буду с ним говорить. Я попросила Друсиллу мне помочь, и скоро мы с ней вместе прикажем ему явиться к нам. Должна признаться, я немного нервничаю, так как этого духа окружает ореол такой злобы и ненависти, каких я никогда не встречала прежде. Но Друсилла самая искусная некромантка из всех, кого я знаю, и меня успокаивает то, что она будет рядом со мной. Мы вместе встретимся с ним лицом к лицу, ибо заставить его явиться совершенно необходимо. Необходимо узнать, как он связан со шпионом в наших рядах, бросившим мне вызов, и со Стражами.

Ты никогда не сможешь сказать ему, кто ты!

Его голос звучит так яростно, так злобно.

«Уходи! Это тебя не касается».

Меня касается все, что ты делаешь, Дочь Ночи.

«Я не приказывала тебе явиться. Сейчас не время…»

Не забывай, кто ты есть, Утренняя Звезда. Ты не сможешь уйти от своей судьбы, как я не смог уйти от моей. Чтобы освободиться от бремени, которое на тебя давит, тебе придется стряхнуть его со своих плеч. Оно было передано тебе, но это чаша с ядом, и, в сущности, она не твоя. Ты должна отказаться от нее. Должна.

Гудрун смотрит на меня нахмурившись, она явно удивлена тем, что я никак не отвечаю на ее выпад, и совершенно не подозревает, что моего внимания в эту минуту требует кто-то еще. Торопливые шаги спускающегося по лестнице Брэма спасают меня от необходимости дать ей ответ.

– А, вот и ты, Художник. Лучше не заставляй Красотку ждать, – говорит она, лениво отряхивая пыль с лацкана его пиджака, после чего поворачивается и исчезает в гостиной.

Брэм пожимает плечами, потом улыбается и, схватив мою руку, быстро целует ее. Мы слышим, что к нам приближаются дети и пес, но прежде чем они доходят до нас, Брэм торопливо уводит меня по лестнице в свою комнату на чердаке. Даже в моем теплом новом пальто и меховой шапке я чувствую, как температура понижается, когда мы поднимаемся на чердак. По правде сказать, и на первом этаже дома очень мало тепла, еще меньше его на втором, а то, что остается, просто улетучивается сквозь зияющие в крыше дыры. Пока Брэм суетится, пытаясь вскипятить воду для чая, я смотрю, как его дыхание превращается в белесые облачка пара. Он глядит на меня, явно ничуть не удивляясь тому, что я не сняла пальто.

– Прости, – говорит он. – Здесь ужасно холодно.

– Нас согреет чай.

– Это если мне удастся заставить загореться этот чертов газ. Спички здесь так отсыревают. Подожди, я сейчас. – Он зажигает газ, ставит чайник, потом, подойдя ко мне, обнимает меня своими сильными руками. – Как нелепо, что мне приходится заставлять тебя мерзнуть, – говорит он, уткнувшись лицом в мои волосы.

– На свете нет места, которое я предпочла бы твоему холодному чердаку.

– В воспалении легких нет ничего романтического, – предупреждает он, – а мы с тобой скоро подхватим его, если нам и дальше придется прятаться под крышей, как, я не знаю, парочке мышей.

– Летучих мышей, – говорю я. – Я предпочитаю их. – И улыбаюсь, глядя на его прекрасное лицо. – Холод не имеет значения. Ничто не имеет значения. – Мы замолкаем, глядя друг на друга и наслаждаясь объятиями. Он целует меня в кончик носа.

– Уверен, ты даже не почувствовала моего поцелуя, – замечает он, – потому что твой бедный носик слишком замерз.

– Тогда поцелуй меня еще раз.

Он снова целует меня, но уже не в нос. Он припадает губами к моим губам, и я погружаюсь в блаженство долгого страстного поцелуя. Но его прерывает пронзительный свист чайника. Брэм отпускает меня и улыбается. Убрав непослушные волосы, которые упали ему на глаза, он довольно потирает руки.

– Чай, – говорит он и наливает кипяток в заварочный чайник, потом кладет в чашки немного сахару и добавляет молока. Затем он убирает сахар и молоко в обшарпанный металлический поставец, в котором держит свою провизию. Дождавшись, пока чай настоится, он встряхивает его и картинным жестом разливает по нашим чашкам.

– Знаешь, до встречи с тобой я никогда не видела, как мужчина делает чай.