Полководцы Московского царства - [74]

Глава 7 КНЯЗЬ МИХАИЛ ИВАНОВИЧ ВОРОТЫНСКИЙ

Между юной Россией и Великим княжеством Литовским в XV веке существовала широкая «буферная зона». За контроль над нею два гиганта боролись десятилетиями. «Лента» спорных земель состояла из нескольких княжений — больших и малых, которыми правили «полугосудари». Право местных удельных князей на власть в этих местах опиралось на древнюю традицию. Их предки правили тут десятилетиями, а то и веками. Одни большей частью принадлежали к многолюдному и разветвленному Черниговскому дому Рюриковичей (в основном их земли лежали по Оке), другие вышли из Московского дома, но когда-то предпочли службу Литве, третьи относились к числу потомков Гедимина и от высокой родни получили здесь богатые пожалования. Все они сохранили, кто-то в значительном объеме, а кто-то в меньшем, права почти что суверенитета. Их зависимость от великих центров государственности оставалась слабой, ограниченной.

Когда Москва и Вильно вступили при Иване III в титаническую борьбу, местные князья в подавляющем большинстве своем встали на сторону Москвы. И великий князь Иван Васильевич в награду за союзничество или как минимум за покорность сохранил за многими правителями из «буферной зоны» широкие права автономии. Они имели собственный двор, собственную, притом порой весьма многочисленную армию, самостоятельно рассуживали подданных, вели независимую финансовую политику. Их разве что лишили прав на суверенную дипломатическую деятельность, отобрали монетную регалию да обязали выставлять полки в поле по первому требованию Москвы. Но так не могло продолжаться вечно. Постепенно Москва отбирала у них прежнюю самостоятельность, превращала их владения в области единого Русского государства с общим централизованным управлением, а их самих, взамен, включала в состав военно-политической элиты России, делившей власть над страной с самим монархом. Где-то процесс инкорпорирования шел быстрее, где-то медленнее, но шел он повсюду, неотвратимо. И чем более значительными землями обладали бывшие «полугосудари» или их потомки, тем трагичнее, тем болезненнее проходил слом их древних полномочий. Москва неотвратимо сносила громадные утесы старины удельной — как море разрушает скалы жестокими штормами.

Князь Михаил Иванович Воротынский оказался в числе этих самых утесов меркнущей удельной эпохи.

Князь Михаил Иванович Воротынский был чудовищно богат.

Князь Михаил Иванович Воротынский никогда не был изменником, но в силу одних только своих прав на необъятную родовую собственность то и дело оказывался под подозрением.

Князь Михаил Иванович Воротынский всю сознательную часть своей жизни был доблестным, но неудобным человеком.

После кончины нескольких родственников Михаил Иванович оказался владельцем колоссальной области, включавшей несколько городов. В 1566 году князь составил завещание, где были перечислены все необъятные земельные владения рода Воротынских, одно время сосредоточившиеся у него в руках. Среди них: Перемышль, Старый Одоев, Новосиль, часть Воротынского уезда, Чернь и другие волости[218]. Фактически князь Воротынский был хозяином территории, равной европейскому государству средних размеров. К тому же в отношении своих земель он имел права полусамостоятельного правителя. Этого хватило бы вполне, чтобы сделаться полностью самостоятельным государем, независимым и от Москвы, и от Литвы. Доходы, которые он получал с нескольких городов, а также войско, которое он мог выставить в одиночку, без каких-либо союзников, позволяли такой оборот событий. Препятствовало подобному кульбиту по большому счету одно. Если посмотреть на карту, станет ясно: «держава» Воротынского располагалась к югу от основного течения Оки, по соседству с Диким полем. Поэтому, порвав с сюзеренитетом московских государей, Воротынский оказался бы под ударом с трех сторон. Его «княжество» превратилось бы в «трофей» для той же Москвы, для Литвы и — хуже всего! — для воинственных крымцев, которые разорили бы его города за два или три года. Без союзников на юге в ту пору было не выжить…

Для простого выживания требовалось, чтобы на главный оборонительный рубеж русских земель, к Оке, выходили «государевы большие воеводы» с грозными полками Московского царства. И они регулярно делали это — с 1510-х годов. Пока сила государевых полков нависала смертельной опасностью над пестрыми отрядами татарских «царей», «царевичей», «уланов» и «мурз», за Окой могло существовать русское землепашество, могли цвести русские города.

Эти обстоятельства повлияли на весь ход судьбы князя, на всю его карьеру.

Во-первых, его старались не использовать как военачальника в Карелии, на литовском и ливонском рубежах. Почти всегда — на юге и юго-востоке. Это и выглядит естественно: здесь князь мог свободно располагать воинскими силами своих городов, быстро собирать их и бросать на отпор неприятелю. К тому же он был кровно заинтересован в том, чтобы принадлежащие ему земли не разорялись от татарских набегов… Так Воротынский волей-неволей оказался «специалистом» по южному направлению.

Во-вторых, благодаря полной экономической самостоятельности и политической силе Михаила Ивановича московское правительство вечно опасалось измены с его стороны. Когда перебежчиком становится провинциальный сын боярский — это по большому счету ерунда в масштабах всего государства. Когда бежит за рубеж окольничий или боярин (особенно если это значительный воевода) — это болезненная проблема, крупная неприятность… Но в общем подобная «авария» тоже исправима. А вот переход на неприятельскую сторону такого «полудержавного властелина», как Воротынский, или хотя бы какая-то тайная договоренность его с крымцами (скажем, о беспрепятственном пропуске их войска через владения князя) могли обернуться катастрофой. Михаила Ивановича побаивались, за ним приглядывали, его «обезвреживали» опалой; исход судьбы князя отчасти предрешен был высочайшим его положением. Такой крупный человек жерновами московской государственности не перемалывался, не становился меньше — настолько меньше, чтобы стать безопасным… Смерть притягивала к себе Воротынского, притягивала, звала, несколько раз приближалась вплотную, заглядывала в самые очи, но медлила; под конец она все-таки добралась до князя. И была она так нехороша, никому не пожелаешь такой смерти. Он ушел из жизни в терновом венце опального победителя, фальшивого изменника. Ушел страшно. Неудобный человек, он принадлежал минувшей эпохе. В XV веке десятки таких властителей правили лоскутной Русью. В XVI остались двое-трое. Но и этого было слишком много, ибо время поменяло цвета. Единодержавие утверждало себя сталью и кровью. Оно было благом и в то же время — тяжким бременем для страны.