Полковник - [32]

— Ну, если к сегодняшним, то, я думаю, надо быть уже довольными и тем, что имеем. Взять хотя бы и эту лабораторию, этот машинный фильм, который мы только что смотрели. Ведь, по сути, эти черно-белые геометрически правильные узоры, с каким бы скепсисом к ним ни подходить, это действительно самые настоящие археологические раскопки той самой прасистемы, которой бог весть уже сколько миллиардов лет. За этими детскими кубиками не просто война молекул, вызванная желанием математиков озадачить современную ЭВМ игровой программой расходившегося абстрактно-математического воображения. Нет, за их борьбой, воссозданной — пусть и примитивно пока, пусть по-детски наивно пока, — но кое-как воссозданной на маленьком экране, в сущности, ведь один из самых сокровенных и таинственных моментов материального созидания жизни. Эти снимки, этот фильм — с таким оригинальным названием «машинный» — уводят нас к тому времени, когда из абсолютной симметричности материального мира родилось первое асимметричное тесто, полумертвая еще конструкция… но которая со временем и подарила жизнь нашей планете.

— Н-да… впечатляюще…

— А собственно, где-то именно на этом уровне… полумертвой асимметрии, по-видимому, и должен закончиться распад Ивана Федоровича… Поэтому мы и начали знакомство с Центром с этой лаборатории.

— М-м-м… да… Ну а как она мыслится… как оно мыслится это… полумертвое… асимметричное… это нечто?

— Теоретически вы сами видели, ну а практически, извините, этой первичной асимметрии давно нет в мире, в мире все давно поделилось четко на живое и неживое…. а вот это первичное, исходное всего и вся — полумертвое то есть, нам, собственно, и даст сейчас распад Ивана Федоровича, один лишь он. Ну а машина не человек, понятно. Она может лишь теоретизировать на эту тему, и не более. Так что действительно, особенно похвастаться тут нечем. Ну, хотелось, разумеется, как всегда, чтобы программа машины была составлена более конкретно, более грамотно, что ли, то есть более проникновенно в сам субъект эксперимента, во все закоулки его психики, физики, химии, во все нюансы душевных подвижек, в идеале чтоб произошло это самое — тет-а-тет человека с машиной. Ну а пока, как говорится, чем богаты, тем и рады. Двинемся дальше?

— Да-да, пожалуйста, — задумчиво опустив голову, произнес директор.

И они прошли еще один поворот, спустились по лестнице два пролета, прошли стеклянный длинный коридор, соединяющий два основных корпуса Центра, и наконец оказались в других, более узких коридорных лабиринтах, — бесконечные двери с названиями лабораторий шли слева и справа, сильный ровный свет невидимых светильников заливал мягкую ковровую дорожку, по которой шел директор со своим замом. А вот и нужная лаборатория, дошли наконец: блестящая ореховая поверхность длинных столов, пробирки и пробирочки, колбы, стеклянные шары и воронки. В одних что-то булькало, в других уже в осадок выпадало, в третьих — нечто застывшее — холодно поблескивало. Слева при входе в самом углу нависало какое-то серое сооружение в замысловатом переплетении сверкающих труб и разноцветных проводов — большой электронный микроскоп. Это и была лаборатория молекулярной организации биологических структур.

— Вирусы? — между тем деловито спрашивал уже директор, пожимая руку хозяину лаборатории, коренастому смугловатому крепышу — доктору химических наук Нурлазову.

— Вирусы? Ну нет, — с едва заметной снисходительной ноткой отвечал доктор Нурлазов. — Мы, уважаемый Глеб Максимович, работаем не просто с вирусами, а с бактериофагами. На сегодня это самая маленькая, самая простая крупица жизни… но это очень хитрая крупица, — тут черноглазый Нурлазов хитровато усмехнулся и продолжал: — Оч-чень хитрая! У нее есть голова, в которой спрятано самое главное наше богатство на сегодня — ДНК с записью всего наследственного кода, у нее есть туловище и даже ноги. Да-да — представьте — даже ноги! Которые, кстати, зовутся — и как бы вы думали? — доктор Нурлазов выдержал паузу. — Фиб-рил-лами! Да-а… жизнь сей крупицы жизни проста и вместе с тем таинственна. Как, впрочем, и жизнь любого из нас… Прошу! — И доктор Нурлазов радушным жестом пригласил директора к электронному микроскопу.

В микроскоп директор увидел сверкающее поле, отдаленно напоминающее шахматное. Все поле было сложено из поблескивающих серебристых нитей. И вот, словно дирижер будущих удивительных событий, над поблескивающим в серебристом свете этим полем нависла какая-то странная спиралеобразная штуковина — спираль ДНК, воодушевленно-четко комментировал это доктор Нурлазов. Спираль, появившись, сразу же стала изгибаться, извиваться, видимо, таким образом подавая неслышные команды находящимся здесь же, сразу под нею, молекулам разнообразных ферментов. Ибо вскоре после ее извивистых пассов возле нее соткалась едва заметная точка. Быстро вращаясь, словно что-то на себя целеустремленно наматывая, данная точка росла, росла… и вот уже стала шариком черного цвета. А к этому шарику с поверхности серебристого поля, словно руки, протянулись такие же серебристые нити. Медузообразно покачиваясь и сплетаясь, они соткали вокруг шарика прочную сферу… Директор, не отрываясь от микроскопа, непонятно отчего вздохнул, хотя все, что он видел, было конечно же интересным.