Полковая наша семья - [9]
Тогда, в январе, наша 12-я гвардейская стрелковая дивизия была передана в распоряжение командующего войсками 10-й армии, которая сдерживала контрнаступление немцев в районе Сухиничей. За три ночи ускоренным маршем мы прошли до сотни километров и, не успев толком освоиться на новом месте, приняли на себя удар контратакующих гитлеровцев. Тяжелые были бои. Однако дивизия не только выстояла, но и сама перешла в наступление. Наш полк, помню, освободил несколько населенных пунктов, но на рубеже железной дороги между Куклино и Попково сил, видимо, уже не хватило. Да и немцы успели здесь крепко окопаться, насытить свою оборону огневыми средствами.
- По моему сигналу делаем рывок во-он до тех кустов и залегаем, ставил задачу гвардии капитан Кудояр. - Надо сделать всего три таких рывка. Чем быстрее и решительнее мы будем атаковать, тем меньше будет потерь. Всем понятно?
Все было понятно. Но тот, кто в рядах матушки-пехоты атаковал зимой врага, знает, каких нечеловеческих усилий это стоило.
Мы бежим по рыхлой целине, утопая по пояс в снегу, с трудом одолевая каждый метр. Рвемся вперед, несмотря ни на что. И все же, не добегая метров двадцать до кустов, залегаем. Кажется, уже никакая сила не поднимет бойцов.
- Вперед, гвардейцы! Вперед!!! - Это над полем слышен голос Кудояра.
И мы поднимаемся. Три, четыре раза начинала рота атаку, и каждый раз густая завеса вражеского огня преграждала путь.
Как это мучительно и тяжело - лежать в снегу, когда до траншей врага осталось каких-то полсотни метров. Но невозможно даже поднять голову. Кажется, что воздух звенит и стонет от разрывов снарядов, от свиста пуль. Гибнут товарищи. Снег обагряется кровью.
Каждый из нас понимал: если остаться вот так лежать в бездействии на снегу, всех нас ждет одна участь. Надо, во что бы то ни стало надо найти силы встать, подняться навстречу огню!
- Мишка! Миша ! - Я даже не сразу понял, что это голос Кудояра. Когда он оказался рядом, трудно сказать. - Ты видишь воронку? Во-о-он там. Из нее дзот можно достать гранатами. Понял? Ползи к сержанту Байло. Скажи - мой приказ. Стой! Передай ему и мои гранаты.
Вдавливаясь в снег до самой земли, я пополз к Байло, передал приказ ротного, отдал ему гранаты.
- Добро, - сказал сержант, выслушав меня. Слегка приподняв голову, он как бы изучал ситуацию, прикидывал расстояние до воронки, до дзота. Затем еще раз хрипло повторил: - Добро.
С замиранием сердца следили мы, как он метр за метром приближается к воронке. Заметили сержанта и фашисты. Пули взрыхляли снег то спереди него, то сзади, то совсем рядом. Но вот он исчез в воронке. А через несколько секунд в сторону фашистского дзота полетели гранаты. Одна, другая, третья...
И тогда над цепью роты поднялся гвардии капитан Кудояр:
- Гвардейцы, за Родину, вперед!
В едином порыве ринулись мы в решающую атаку, навстречу бьющему в упор свинцу. А впереди бежали гвардии капитан Кудояр и гвардии сержант Байло, мой командир отделения. Сибиряк. Большой и крепкий, как таежный кедр. Мои командиры, сильные, бесстрашные люди, словно прикрывали меня от вражеских пуль...
До фашистских траншей осталось десять, пять метров... Вот она! Еще шаг, еще!
Спрыгнув в траншею, я увидел, как в тесном пространстве в жестокой схватке сцепились трое: Байло и двое фашистов. Мгновение - и со всей силой, на какую был способен, я ударил прикладом автомата одного из гитлеровцев, потерявшего каску, по голове. Тот охнул и медленно съехал на дно траншеи.
- Молодец, Мишка! Бей гадов!
Байло переступил через второго лежащего гитлеровца и рванулся по траншее вправо.
А я остался. Неуклюже привалившись затылком к стене траншеи, вытянувшись обмякшим телом, смотрел на меня незрячими уже глазами... тот самый солдат, которого мгновение назад настиг мой удар. И я вдруг почувствовал, как ноги мои стали будто ватными, а на тело навалилась страшная усталость. Чтобы справиться с дрожью, невесть почему охватившей меня, застегнул ватник, присел.
Бой затихал. Враг бежал, оставив траншеи. А я все никак не мог унять волнение.
В таком положении и нашел меня Кудояр. Заглянув мне в глаза, сильно тряхнул за плечи. Он понял все.
- Товарищ гвардии капитан, это я убил его...
Кудояр присел рядом:
- Да, ты убил врага. Ты, рядовой Манакин, выполнил свой долг.
И капитан неожиданно произнес другим тоном:
- На войне, Миша, убивают. Или он тебя, или ты его. Середины не бывает. И не может быть. Посмотри назад - сколько наших товарищей полегло. Это он стрелял, твой враг. Он пришел на нашу землю, а не ты на его. Пришел как разбойник. И цели у него разбойничьи. А ты защищаешь Родину, сестер своих, матерей. Вспомни, что они в твоей деревне натворили, сколько горя оставили после себя...
Слова ротного успокоили меня. Мне даже стало неловко за минутную слабость, но Кудояр и эту перемену в настроении почувствовал, уже другим, строгим голосом завершил беседу:
- А за смелые та умелые действия благодарю. Буду представлять к медали...
Эту медаль тогда мне так и не удалось получить. Сержант Байло рассказывал, что командир полка дважды вызывал ротного и спрашивал, за что, мол, награждается Манакин. Но представление все же подписал. А через неделю я уехал на курсы.
«Константин Михайлов в поддевке, с бесчисленным множеством складок кругом талии, мял в руках свой картуз, стоя у порога комнаты. – Так пойдемте, что ли?.. – предложил он. – С четверть часа уж, наверное, прошло, пока я назад ворочался… Лев Николаевич не долго обедает. Я накинул пальто, и мы вышли из хаты. Волнение невольно охватило меня, когда пошли мы, спускаясь с пригорка к пруду, чтобы, миновав его, снова подняться к усадьбе знаменитого писателя…».
Впервые в истории литературы женщина-поэт и прозаик посвятила книгу мужчине-поэту. Светлана Ермолаева писала ее с 1980 года, со дня кончины Владимира Высоцкого и по сей день, 37 лет ежегодной памяти не только по датам рождения и кончины, но в любой день или ночь. Больше половины жизни она посвятила любимому человеку, ее стихи — реквием скорбной памяти, высокой до небес. Ведь Он — Высоцкий, от слова Высоко, и сей час живет в ее сердце. Сны, где Владимир живой и любящий — нескончаемая поэма мистической любви.
Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.