Полька – тройка - [3]
– Ладно, я пойду.
– Да ты что? Погости.
– Спасибо, идти надо.
– Да куда ты? Продукты хоть свои забери…
Они вышли из вагона. Степь дымилась туманом. Вставало солнце, огромное, тусклое. Оно еще не слепило глаза.
– Эта ветка ведет на элеватор. Так и шпарь, вдоль нее двенадцать километров.
Павел взял велосипед и повел его вниз с откоса.
– Эй, куда тебя понесло на совхоз? Пропадешь на жаре!
Павел не обернулся. Он уже ехал по пыльной дороге. Солнце било ему прямо в лицо.
…Человеку сам черт не брат, пока человек в ладу с техникой. Вот – термос. Вытащил его из мешка и пей в раскаленной степи холодную воду, которая была налита еще вчера на какой-то станции и не согрелась на тридцатиградусной жаре. Или – велосипед. Крутится там шестеренка, крутятся шарики в подшипниках, крутятся колеса. По сторонам плывет бурый ковыль, а навстречу – дорога и ветер; дорога ведет к людям, а ветер освежает, слизывает капельки пота со лба. "Пропадешь на жаре…" Как же! Люди вон за десять часов дошпаривают до Америки, а тут какая-то сотня километров! Смешно!…
Нет, не смешно, потому что в термосе всего два стакана воды, а ближайшая речка… Да есть ли она еще в этих местах? Вокруг ни кустика, ни деревца, лишь вдали торчит лысая макушка одинокого кургана. А велосипед – уже не техника, если нет запасной камеры или, на худой конец, резинового клея.
Ни того, ни другого у Павла не было. И после того как прохудилась камера, ему, в ожидании попутной машины, только и осталось, что спрятаться от солнца под велосипедом, который он положил поперек придорожной канавы и накрыл кожанкой.
Зной перекатывался вместе с волнами ковыля, дорога курилась серой поземкой; ее гнал горячий ветер. Пыль лезла в сапоги, за ворот рубахи, скрипела на зубах. Павел глотнул из термоса, прополоскал рот; очень хотелось проглотить эту воду, но он пересилил себя и выплюнул ее. От непривычно долгой езды на велосипеде ломило спину, колени, в ушах стоял звон, похожий на помехи в радиоприемнике, – то ли это ныла мошкара в воздухе, то ли где-то далеко работал мотор, кто его знает! Мысли ворочались неохотно, Павел уснул…
Проснулся он от озноба и еще от чего-то. Было темно, как не бывает даже в степи. Он догадался. Стянул с рамы велосипеда кожанку и сразу увидел звезды. Крупные и яркие, они висели низко, из-за кургана высовывался рог месяца. И будто от него качались в степи лучи белого света; в холодном ночном воздухе отчетливо слышался стрекот мотора. Павел, поеживаясь, влез в кожанку, подтянул молнию до подбородка, взвалил на плечи велосипед и пошел без дороги прямо на свет.
Ветер дул в правое ухо, леденил щеку. Сейчас, не как днем, он пробирал до костей, однако идти по высокой траве было трудно, и Павел быстро согрелся. Степь опускалась в пологую балку, лучи фар скрылись, а звезды над головой, наоборот, загорелись ярче. Шум мотора слышался явственно, но по временам он обрывался, словно умолкал голос друга, и на степь наваливалась тишина. Тогда Павел садился на землю и отдыхал. Так повторялось много раз; одну балку сменяла другая, свет исчезал и вновь появлялся, но никак не хотел приблизиться. Казалось, ни ночи, ни этому утомительному пути не будет конца. Во рту стало сухо и вязко, велосипед давил на плечо неимоверной тяжестью; хотелось отбросить его, лечь в траву, вытянуться и уснуть. Но как только раздавался шум мотора, Павел, скрипя зубами, вставал, облизывал запекшиеся губы и, покачиваясь, брел на звук. Однажды, когда он выбрался из очередной балки, трава перестала бить по коленям; теперь ока была короткой, жёсткой и хрустела под ногами. "Стерня!" – сообразил Павел.
Комбайн чернел неподвижной массой Впереди, насколько хватал свет фар, лежали валки скошенной пшеницы. Слышалось звяканье инструмента. Две темные фигуры копошились возле комбайна.
– Механик? Наконец-то!…
– Какой же это механик, если техника на нем приехала!
Павел снял с плеча велосипед.
– Ну, и вашу технику тоже впору на себе тащить. Что у вас? Цепь, наверно?
– Ну да, барахлит. Слетает с ведущего барабана – и все! Мы с Верой вовсе замучились.
– Попить есть?
– Есть. На вот флягу. А что делать? У нас самая дальняя загонка. Я наказал шоферу, чтобы прислали летучку или механика. Машина придет за зерном, а у меня в бункере – шиш! А что делать, если цепь слетает?
– Натяжку надо ей дать посильнее.
– Какой ты умный! Что я, не знаю, что ли? Уже некуда.
Павел опустил флягу и посмотрел на парня. Подумал: "Сердится. Неловко ему перед ней".
Светлые волосы комбайнера были всклокочены, пухлые губы обиженно сжаты. Лицо девушки оставалось в тени.
– Серёжа не виноват. Он уже все испробовал.
– Все, все! – подхватил комбайнер. – Я, понимаешь, только с курсов. Хлеб убираю первый раз, и штурвальная моя – тоже. И несправедливо это: Федора Лузгина, самого опытного, – на первое отделение, под носом у совхоза, а нас с Верой вон куда загнали! По-ка-а механика дождешься!…
– Ладно. Давай зубило, бородок. Кувалда есть?
– Нету кувалды… Товарищ, ты пей еще. Воды хватит.
– Тогда давай гаечный ключ. Самый большой. Вместо наковальни. Понял?
– Ну да, понял! Понял…
Сережа засуетился: расстелил брезент так, чтобы на него падал свет фар, разложил инструмент.
