Политология - [88]

В-третьих, это представители торгово-ростовщического капитала, научившиеся получать сверхприбыль, не связанную с такими консервативными «добродетелями», как усердие, трудолюбие, честность, бережливость. Напротив, они заинтересованы в насаждении в обществе попустительского климата, благоприятствующего сомнительным экономическим новациям, способным подорвать и обессмыслить честный производительный труд.

Восточный абсолютизм легистского типа означает власть, недоступную влиянию соответствующих лобби – свободную от давления любых корпоративных интересов. Такая власть способна навязать не только низам общества, но и привилегированным верхам служилый статус – обязанность нести государеву службу в соответствии с определенными функциями. Речь идет о консенсусе служилого государства, при котором каждая из социальных групп уверена, что плоды ее аскезы и усердия не будут растрачены теми, кто выторговал себе привилегию свободы от государственных повинностей. Как пишет автор знаменитого легистского трактата «Книга правителя области Шан», «если государство богато, а управляют им словно оно бедно, это называется удваивать богатство, а вдвойне богатое государство сильно. Если государство бедно, а управляют им словно оно богато (т. е. попустительствуют привилегированным сибаритам и расхитителям. – А.П.), это называется удваивать бедность, а вдвойне бедное государство слабо».

Принцип служилого государства: статус каждого определяется не его происхождением или связями, а исключительно его служебным усердием. Речь идет о создании действительно единых правил игры, не знающих исключения по каким бы то ни было критериям. Это и есть равенство служилого государства: «То, что называют "установить единые, правила наград, "означает: все привилегии и жалования, чиновничьи должности и ранги знатности должны даваться лишь за службу в войстве, иных путей не должно быть. То, что называют "установить единые правила наказаний", означает "ранги знатности не спасают от наказаний"» [126].

Легистские законники» таким образом, подняли государственный закон над всеми сословиями и превратили его в средство упразднения любых социальных различий, кроме тех, что вытекают из служилого статуса. При этом легисты не упускали из виду и то, что законнической аскезе служилого государства противопоказано все то, что создает климат гедонизма и сибаритства. Поэтому автор цитируемого трактата Шан Ян, словно вторя Платону в его знаменитой тоталитарной утопии, предлагает строго ограничить все те виды гуманитарного творчества, которые воспитывают потребительское, а не служилое сознание, или, по меньшей мере, формируют специфическое сознание частного лица, живущего вне общеобязательной системы государственного долга.

К числу «паразитов расслабленности» Шан Ян относит музыку, ораторское искусство, сентиментальные чувства вообще, декоративные ухищрения в быту. Все эти «паразиты» способны так «модернизировать» сознание поданных, что они станут отрекаться от вечных видов деятельности, поддерживающих существование государства, – земледелия и войны. «Если на тысячу человек, посвятивших себя земледелию и войне, приходится всего лишь один знающий Ши цзин и Шу цзин [127] и являющийся умным оратором, вся тысяча станет лениться пахать и сеять» [128]. Сравним эти предостережения с «Государством» Платона, в котором отразилось его разочарование в афинской демократии, терпящей поражение от воинственной и консервативной Спарты. «Лидийские и ионийские гармонии следует запретить, во-первых, потому, что они выражают печаль, во-вторых, потому, что они расслабляют. Следует допускать только дорийские (для мужества) и фригийские (для умеренности). Допускаемые ритмы должны быть простыми и выражать мужественную и гармоничную жизнь» [129].

Важнейшая роль в программе легистского реформирования власти отводилась принципу регулярного административного деления территорий. Это деление призвано было рассекать традиционные сословно-групповые, родственные и клиентальные связи, заменив их сугубо административными, контролируемыми верховной властью. Деление традиционных провинций на уезды, управляемые непосредственно из центра, ущемляло права не только наследственной аристократии, но и органов местного самоуправления, противопоставляя им прямую властную вертикаль, непосредственно связывая верховную власть с местными общинами.

Особое место легизм отводит государственной монополии на недра и центральному регулированию экономики. «Если сосредоточить в одних руках право собственности на горы и водоемы, то людям, ненавидящим земледелие, лентяям и стремящимся извлечь двойную прибыль, нечем будет кормиться» [130]. «Господства в Поднебесной добивается такая страна, где на сто человек, занятых в земледелии, приходится один бездельник; могущественной является страна, где на десять занятых в земледелии приходится один бездельник; и в угрожающем положении находится та страна, в которой половина народа занята в земледелии, а половина бездельничает» [131]. При этом автор трактата отдает себе отчет в том, что праздно-паразитарное существование растущей части населения опасно не только тем, что подрывает производительный труд и экономику страны. Еще опаснее оно потому, что подрывает нравственность и достоинство народа, его идентичность как носителя и хранителя жизнесберегающих начал. Развращение народа в долговременном историческом смысле значительно опаснее его обеднения, ибо экономические упущения можно наверстать, если в народе сохранилась ответственность за будущее и профессиональная мораль; если же они утеряны, то исторические перспективы закрываются.