Политики, предатели, пророки. Новейшая история России в портретах (1985-2012) - [99]

Один, с компьютером вместо пера, — против телевидения и предрассудков. Против пропаганды и стереотипов большинства.

Человек, ставший социальным антибиотиком.

Прав он или не прав в своем выборе — вопрос истории.

Но уже двадцать лет назад он сказал, что сепаратистские мятежи — это болезнь, а не «борьба за национальное освобождение», — и мало кто сегодня станет с этим спорить.

Более пятнадцати лет назад он сказал, что «Империя — это хорошо», и сегодня это воспринимается уже не как вызов общественному мнению, а как естественная вещь.

Может быть, и благодаря тому, что он все эти годы своими романами дрался за раззомбирование сознания?

Кстати, и в знаменитом «Ночной дозоре» борьба между Светлыми и Темными магами, — это борьба между теми, кто служит идеалам и теми, кто служит только себе.

«Распался мир напополам, дымит зазор. По темным улицам летит Ночной Дозор». Ночной Дозор, по роману, это дозор Светлых, во тьме ночи сдерживающих агрессию Тьмы.

Стратег левого поиска

Вы-то думали, что здесь всего лишь Экспериментальный творческий центр. А оказалось, что здесь и просто ЦЕНТР.

Левое поле современной России более чем своеобразно. При мощной левой традиции, при доминирующих в целом левых ожиданиях и огромной левом интеллектуальном наследии собственно левых сильных политических организаций, левого движения как такового практически не существует.

Есть партии, так или иначе либо использующие левую традицию, как КПРФ, либо эксплуатирующие левые ожидания общества — как «Единая Россия», которая при этом и называет себя правой партией, и участвует в осуществлении вполне правой политики.

При этом левая традиция и левые ожидания во многом направлены разновекторно. Левая традиция — во многом живет прошлым и его образами. В частности — сохранением левого интеллектуального наследия, доставшегося из прошлого. Но в еще большей степени — ностальгией, пусть в хорошем смысле слова, и амаркордами, припоминаниями.

Левые ожидания отчасти несут в себе ностальгию, но в еще большей степени — нормальные левые бытовые и социально-экономические требования.

Отсюда два ограничения левого поля в России, две его существенные, базовые слабости.

Первая — в том, что традиция, во многом оформленная в те или иные социокультурные партии, апеллирующие к советскому наследию, и ожидания — интегрированы лишь отчасти. Поле их совпадения, пожалуй, меньше, чем поле их различия.

Вторая — в том, что ни традиция, ни ожидания не сориентированы в будущее. Ни один из этих компонентов не несет в себе попытка моделирования новой социальной альтернативы, не несет образа будущего, как альтернативы настоящему — не несет Проекта.

В принципе принято считать, что левое означает позиционирование в выборе демократии в противопоставлении автократии, в выборе общественной собственности и планового производства в противопоставлении частной собственности и рынку, в выборе интернационализма в противопоставлении национализму.

Одновременно считается, что левое — всегда за защиту социальных начал в противопоставлении имущественной иерархии и социальному дарвинизму.

Это и так, и не так.

Потому что главное в левом, в конечном счете, это то, что левые — это партия движения, а правые — партия порядка. Причем движения вперед при более или менее четком определении образа будущего, проекта общества, альтернативного сегодняшнему миру и подлежащего созданию в будущем.

В общем-то, этим очень мало занимаются левые и в мире в целом, и особенно — в России. В России сегодня практически полностью отсутствует социальное проектирование вообще, интеллектуальный поиск нового общественного устройства, нового прочтения коммунистической теории в частности. Левые в России сегодня заняты либо тем, что просят вернуть их в «Старое Доброе Советское Время», либо соглашаются его не возвращать — но при установлении не меньшей социальной защиты в настоящем.

Левые настроения не ориентированы в будущее, левые организации не пытаются звать на борьбу за будущее, левые обществоведы (даже не получается назвать их «левыми интеллектуалами») не осуществляют поиск будущего.

В этом отношении и феноменом, и исключением является такое явление левой политической и интеллектуальной жизни, как Сергей Кургинян, его «Экспериментальный творческий центр» и заявленные им концептуальные подходы — как, собственно, и инструментарий.

Его книга «Постперестройка» стала определенным бестселлером 1991 года. И не только обвинением курсу перестройки и всей атмосфере горбачевщины (что тем более интересно, поскольку Сергей Кургинян входил в число советников тогдашнего высшего советского руководства). Именно ее потом, в августе 1991 года, найдут на столе Председателя КГБ Владимира Крючкова.

Скептики и недоброжелатели Кургиняна любят перечислять тех, чьим советником на том или иной этапе выступал последний — и акцентировать вопрос на том, что многие из них приходили в результате к политическому поражению. Сам Кургинян однажды сказал по этому поводу: «Мне нужно повесить над входом в Центр объявление: «Политические трупы, просьба обращаться за реанимационной помощью хотя бы не позднее, чем через неделю после клинической смерти»».