Политики, предатели, пророки. Новейшая история России в портретах (1985-2012) - [107]

— правое телевидение;

— региональная губернаторская и подчас явно сепаратистская фронда;

— ведущие «олигархи» страны (вообще-то, это были не олигархи, а плутократы);

— мощная фракция элиты, сплотившаяся в «Отечество — вся Россия»;

— международные ваххабитско-террористические круги.

Война на Кавказе, разрушенная промышленность, деградирующая государственная структура, огромные государственные долги, нищее после кризиса 1998 года население.

За него — остатки тех самых структур и тех самых людей, от которых — и от последствий действия которых — и нужно было спасть страну. Против него были и реальные противники, и те, кто объективно мог стать его союзниками. За — те, кто на деле был его противниками. Он был свой среди чужих и чужой среди своих.

И никакой способной поддержать «партии большевиков», и никакого «вооруженного и организованного пролетариата», способного стоять насмерть и раз за разом посылать по мобилизации в борьбу новые и новые полки.

А в остальном — как тогда, (только в переносном смысле): «Со всех сторон блокады кольцо, и пушки смотрят в лицо».

Кому-то не нравится один вектор его курса. Кому-то — другой. Кто-то хотел бы, чтобы он вернул страну в 1992 год, назначил премьером Чубайса и главой Центробанка Гайдара. Только понятно, что было бы со страной. И кстати, через год и с ним, и с Чубайсом, и с Гайдаром.

Кто-то хотел бы, чтобы он вернул, вдобавок к советскому гимну, советский герб, флаг и национализировал экономику. Наверное — это было бы весьма неплохо. Только как это сделать, когда ты — один, выкованной двумя десятилетиями борьбы и способной на реальную работу партии — нет, кадров, чтобы провести масштабную ротацию — тоже нет. А та партия, которая в этой ситуации, наверное, объявила бы себя твоим сторонником — хоть и большая, но если что-то и умеет, так это каждый раз проигрывать самую выигрышную ситуацию. Как только та возникнет.

Путин принимал все вызовы и не уходил от них. Но решал проблемы в той ситуации, которая реально была — и с теми людьми, которые реально были. Он не менял подряд всех тех, кого, наверное, хотел бы сменить, в частности, и потому, что всегда стоял вопрос, кем их заменить: он пришел к власти без своей команды и кадрового резерва. И шел другим путем: путем использования тех, кто был и кто что-то мог делать. Но создавал такие конфигурации, в которых они должны были делать хотя бы частично идущее на пользу делу.

Единственное, что у него было — нормальный навык человека его поколения: работать. Расшивать ситуации. Осуществлять ручное управление. Он создал систему из того, что ему досталось в наследство — из груды политического хлама. И сконфигурировал его так, чтобы этот хлам работал. И еще у него была способность чувствовать настроения и ожидания общества. И как минимум говорить то, что общество от него ждало бы.

Кто-то скажет, что он это только говорил, но не делал. Но даже если бы они были правы — он-то умел понять и выразить то, что чувствует общество. Другие — не умели.

Да и не только выразить — но и делать. Губернаторская фронда была подавлена. Телевидение — взято под контроль. На элиту был одет железный обруч. И было сказано одному из экономических теоретиков правительства, упомянувших о том, что экономического ведомство намерено провести эксперимент: «Вот эксперименты — на кроликах. На людях эксперименты делать не нужно».

И был «Норд-Ост». И все помнили, что в 1995 году в подобной ситуации, когда Басаев захватил роддом в Буденновске, Черномырдин пошел с ним на переговоры и отпустил с миром. И что в 1996 году был Хасавюрт, когда Лебедь сдал позиции Центра в Чечне, практически пошел на ее отделение, что обернулось нападением на Дагестан в 1999 году.

Как голосили в те дни московские рафинированные круги, требуя от власти капитуляции. Устраивали демонстрации, уже тогда поведением своим напоминавшие выходки дрессированных обезьян, требующие принять все условия террористов. И тогда он тоже принял вызов — террористы были уничтожены и подавляющее большинство заложников — освобождены. И больше подобных захватов в Москве с тех пор не было.

Кстати, Ходорковский — это тоже был вызов. И дело даже не в том, хорош сам Ходорковский или плох. Дело в том, что он вступил в борьбу за власть. И использовал не конвенциональные методы. Власть может быть даже и очень плохой — но власть должна уметь защищаться. Потому что иначе она не станет лучше, а просто перестанет быть — и общество будет само, на уровне «войны всех протии всех» выяснять отношения внутри себя. Ходорковский оказался в заключении не потому, что он плохой. А потому, что он вступил в игру, в которой один проигрывает, а другой выигрывает.

Со времен Горбачева в обществе утвердилось представление, что политика — это некая беспроигрышная игра: выиграл — получил власть. Проиграл — ничего не потерял.

Путин вернул политике ее содержание. Те, кто говорят, что при Путине политика ушла из нашей жизни, что ее теперь нет — лукавят. Ушла не политика — ушла игра в политику. Имитация. А политика — вернулась. Заниматься ей, то есть, на самом деле, рисковать — им не хочется. Им хочется играть в политику так, чтобы, если получится — получить все. А если не получится — не потерять ничего. Это — рождает авантюризм и безответственность. Привычку ставить эксперименты на людях и на стране. Реальная политика там, где за ошибки и неудачи в ней платят свободой и жизнью. Участия в политике достойны те, кто ими рисковать способен. Это выковывает элиту и ее ответственность.