Политика - [52]

Я думаю, что сейчас можно будет ее поцеловать, я уже держу ее за руку, и она говорит:

– Вот видишь, если бы мы не пили с тобой, ты бы не держал сейчас меня за руку…

– А можно тебя поцеловать?

– Не нужно. Лучше не спрашивать. Пошли, лучше допьем – там еще оставалось вино.

Я злюсь, потому что она решила, что я испугался, а я вовсе не испугался, просто хотел, чтобы все было красиво… Не знаю, чего я хотел.

Мы допиваем вино – а допивать почти нечего, в бутылке осталось на дне, каждому по чуть-чуть – и снова выходим на балкон, чтобы выкурить еще по сигарете. Там все те же ласточки, деревья и дома, и снова становится хорошо, просто от того, что она здесь, рядом, стоит с сигаретой и молчит, потому что сказать просто нечего. От алкоголя и всего остального я растаиваю и улетаю куда-то и смотрю на нее так сентиментально, что она испытывает дискомфорт и поэтому выбрасывает окурок и уходит в комнату.

Я докуриваю не спеша, плюю вниз с девятого этажа. Мне пора домой, потому что тетя вот-вот вернется, и она не хочет, чтобы тетя знала, что к ней кто-то может придти. Поэтому, уходя, я заберу бутылку и брошу в мусоропровод. Мне кажется, что конспирация эта лишняя и ненужная, и из-за нее мы прощаемся скомкано.

– Пока.

– Пока.

– Ну, я позвоню.

– Позвони.

* * *

Мы сидим в моей комнате. Я снимаю крохотную комнатушку в трехкомнатной квартире, на первом этаже. Хозяева придавлены капитализмом. Жили себе, работали на часовом заводе инженерами, потом завод остановился, зарплату платить перестали, а уходить оказалось им некуда: нигде не нужны инженеры по часовым механизмам. Пробовали торговать – не вышло, перебиваются временными заработками. Чтобы пополнить семейный бюджет, сдали мне комнату.

Со мной они всегда вежливые, даже, наверное, чересчур, а между собой все время ругаются и скандалят из-за денег – мне все слышно.

А сегодня они уехали на дачу, и в квартире пусто и хорошо. Я сходил в магазин, купил бутылку водки, полтора литра колы, триста граммов вареной колбасы и батон. Больше денег ни на что не было – и не надо, этого будет достаточно.

Еще пять часов, а мы с ней договорились на семь, но я волнуюсь: а вдруг не придет? Чтобы чем-то заняться, а не сидеть и не колотиться, я убираю свою комнату, навожу в ней порядок. Играет музыка – новая, еще никому не известная группа «Мумий тролль», которая только что появилась, и я ее случайно услышал, а потом разыскал в ларьке кассету. Мы будем слушать ее весь вечер. Ей понравится, должно понравиться.

Звонок. Я открываю дверь, и по ее лицу непонятно, рада она или, наоборот, жалеет, что пришла ко мне. За окном пищат дети. Иногда они заглядывают в окно, встав на ящики из-под бананов. Поэтому я завешиваю окна, и в комнате становится сумрачно.

Я включаю «Мумий тролль» – песню про девочку и кота, который кота и «мама, делай меня точно» и «нас с тобой твой друг не увидит вместе», и «круизер», который смотрит в небо своими беспомощными колесами…

Мы сидим за столом. Это – мой письменный стол, а сегодня еще и обеденный. Я говорю:

– Ты знаешь, почему мне понравилась эта группа? Потому что это как бы про нас, это тот самый мир, в котором мы живем. Я узнаю себя в нем.

Она улыбается. За окном продолжается вечерняя жизнь, дети играют в войну или в футбол или просто бегают по двору и визжат, воют сигнализации на машинах, потому что пробегающие мимо дети заводят их, старухи у подъездов обсуждают последние сплетни.

– Странный ты какой-то, – говорит она. – Нет, я не говорю, что это плохо, мне по-своему нравится даже… Но ты мало говоришь и мало про себя рассказываешь и… ну, так не ведут себя с девушкой, ты это понимаешь?

Она хохочет и я тоже, мне дико смешно, потому что я действительно не знаю, как себя вести с девушкой и даже если бы не был влюблен, все равно не знал бы.

Потом я говорю:

– Нет, почему это я – странный? Это они все странные и живут в каких-то клетках, в которые сами себя загнали, просиживают вечера и выходные у телевизора с бутылкой пива и радуются, что у них есть это пиво, а на все прочее наплевать и наплевать на то, что, на самом деле, все по-другому и ненормальных всяких слишком уж много стало, которые не хотят жить вот «нормально».

– Нет, ну а что плохого в том, чтобы иметь нормальную работу и нормальную квартиру, и чтоб хорошая семья и все остальное и…

– Давай лучше выпьем, чем все эти серьезные разговоры. Зачем это нужно, а?

– Да, ты прав, зачем все это нужно, лучше пусть…

Водки больше нет, и денег нет ни у меня, ни у нее. Мы идем гулять, обнявшись, и искренне верим, что нас не убьют по ошибке или от скуки какие-нибудь злобные хулиганы, не только не убьют, но и угостят сигаретами. Так и выходит на самом деле. Мы прощаемся с пьяными хулиганами, улыбаемся и говорим ненужные благодарности, ненужные потому, что они пьяные и забудут о нас, как только мы отойдем, а мы забудем о них.

Мы садимся на скамейке под навесом остановки, на которой сейчас никого, и целуемся. На дороге – ни одной машины. Слышно, как поют птицы, но непонятно, где они, потому что деревья все далеко.