Политическое завещание Ленина: реальность истории и мифы политики. - [20]

С тех пор много написано по этому вопросу, но историки так и не смогли добавить ничего существенно нового, ограничиваясь вариациями на темы рассказов Троцкого. Р. Такер, не утруждая себя аргументами, пишет, что Сталин, став генсеком, «надежно завладел столь необходимой ему базой», что после XI съезда партии у Ленина в отношении Сталина «дурные предчувствия не исчезли. По-видимому, в какой-то момент Ленин начал понимать, что личные качества могут представлять политическую проблему, и видеть в Сталине не только человека, с которым коллегам трудно работать, но также и политического деятеля, чьи недостатки могут повредить делу большевиков. Должно быть, по мере ухудшения состояния здоровья тревога Ленина росла». «В течение 1922 г., — утверждает Такер, — кризис в отношениях между В.И. Лениным и И.В. Сталиным быстро нарастал». Его причины — в том, что Сталин «уверовал в свои силы, чтобы излагать собственные взгляды и настаивать на них», что проявилось в дискуссии по проблеме монополии внешней торговли и в вопросе образования СССР, в политической ревности к Сталину и в возмущении проявлениями его грубости в словах и поступках[103]. Р. Такер представляет дело так, будто бы только на закате своей политической карьеры Ленин понял, что личные качества могут обернуться политической проблемой.

В советскую историографию тезис о разочаровании Ленина в Сталине был внедрен «секретным» докладом Н.С. Хрущева на XX съезде партии[104] и постановлением ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий[105]. В.И. Старцев признает, что Ленин «весьма высоко ставил Сталина как авторитетного политического деятеля вплоть до избрания последнего генеральным секретарем ЦК ВКП(б)», но уже летом, «именно в июле—сентябре 1922 г. ... у В.И. Ленина сложилось в целом неблагоприятное впечатление о его личности» и вызвал беспокойство «объем власти, которой Сталин уже пользовался, превратив технический пост в Секретариате ЦК в главный политический пост в партии». Автор вступает в противоречие с самим собой, поскольку несколько выше он уверял читателей, что XII съезд создал Секретариат ЦК именно «для руководящей партийной работы»[106]. Неаргументированным является его утверждение, что Ленин уже после второй беседы со Сталиным (30 июля) пришел к выводу, что «он ошибся в этом человеке, согласившись с предложением Л.Б. Каменева выдвинуть его на пост генерального секретаря ЦК РКП(б)». Впрочем, чуть ниже Старцев заявляет, что на это осознание Ленину потребовалось значительно больше времени: «Проявив редкий дар наблюдательности и умения разбираться в людях, Владимир Ильич всего за несколько месяцев тесного общения со Сталиным во время своего последнего летне-осеннего пребывания в Горках (т.е. за 12 встреч! — B.C.) сделал правильные выводы относительно отрицательных черт характера и личности Сталина, проявившихся в стремлении к необъятной власти, склонности к злоупотреблению ею, администрированию, озлоблению, грубости к товарищам». Причины такого поразительного прозрения надо как-то объяснить, и Старцев, следуя за Троцким, говорит о вынужденной отстраненности Ленина от текущих дел, о возможности взглянуть со стороны, о болезненном состоянии. Это объяснение ничего не объясняет, так как подобная отстраненность имеет и оборотную сторону: она могла не только помогать «взглянуть со стороны», но и помешать разобраться в вопросах по существу. Но, самое главное, автор не приводит никаких аргументов в пользу своего предположения, лишь ссылается на проблемы, которые возникли не ранее конца сентября—октября 1922 г. (образование СССР, монополия внешней торговли, конфликт в КПГ)[107].

Д.А. Волкогонов также, повторяя троцкистскую версию, путается в определении характера и динамики отношений Ленина: то он утверждает, что никакой близости в их отношениях не было вообще, была лишь иллюзия близости, созданная Сталиным. То, наоборот, считает, что Сталин «был весьма близок» к Ленину, а 1922 год оценивает как «время наибольшей близости Сталина к больному вождю». Эту близость Волкогонов связывал, в первую очередь, с должностью генерального секретаря, благодаря которой Сталин «был обязан установить с Лениным еще более тесные контакты», поэтому «часто бывает у Ленина, информирует его о положении в руководстве, спрашивает советы, регулирует доступ к Ленину наркомов и партийных деятелей». При этом Волкогонов отмечает, что во многих вопросах Сталин шел навстречу ленинским пожеланиям[108]. Ленин из этих наблюдений, по мнению Волкогонова, сделал выводы, представлявшие собой «результат глубокого анализа и размышлений», которые легли в основу «Письма к съезду»[109]. В отношении времени осознания Лениным своей ошибки он пишет неопределенно: Ленину «хватило нескольких месяцев (летом—зимой 1922 г. — В.С.), чтобы разглядеть человека в качестве генсека и увидеть в нем такое, что могло бы стать опасным в будущем»[110]. Фактов, кроме текстов «Завещания», подтверждающих этот вывод, у Волкогонова нет. Зато есть ценное признание, разрушающее эти построения: «У меня нет конкретных данных о намерении Ленина "разгромить" генсека»[111]. Это признание многого стоит!