Политическое лидерство. Путь к всеобъемлющему анализу - [10]
Изучение личности важно для политического анализа лидерства, потому что личность выступает как что-то, реально или с чьей-то точки зрения имеющее влияние на цели и политические инициативы. Как политологов, во всяком случае, нас интересует вопрос, является ли данный лидер «активно-позитивным» сам по себе, а также как «активно-позитивность» лидера сказывается на тех или иных его политических шагах и будет ли он их совершать с большим или меньшим рвением.
Сказанное о личности также применимо и к другим аспектам политического лидерства Пэйдж, например, говорит о «роли» и «организации» как значимых элементах вразумительного определения лидерства. В самом деле, на оба понятия традиционно ссылались как на существенные. В политическом анализе «роль» и «организация» обычно описывались как «режимы», которые и «организуют» лидерство, и уточняют «роли», которые играют лидеры.
Причина, по которой различные режимы заслуживают изучения с политической точки зрения, состоит в том, что, с нашей точки зрения, режимы порождают определенные последствия для целей и политических инициатив лидеров. Например, «режим» может создать такие институциональные или процедурные особенности, при которых появление лидеров с одними целями вероятнее, чем лидеров с другими целями, или при которых будет легче проводить определенные политические инициативы.
Среда имеет различное влияние. Её воздействие не столь велико, чтобы сказаться на политических шагах в качестве независимой переменной величины. Но оно проявляется в том, что среда вводит ограничения и создаёт возможности. Существуют структурные ограничения, которые вытекают, например, из экономической базы страны; существуют также временные ограничения, которые вытекают из специфических условий, в которых находится страна в данный момент. Пессимистическая настроенность населения или кризисная атмосфера, которая может преобладать в результате внутренних или внешних трудностей, также представляют собой ограничители сферы деятельности лидеров. Они вынуждены действовать в определенном направлении и сосредотачиваться на текущих проблемах, а не на тех, которыми они первоначально хотели заняться.
С другой стороны, возможности, предоставляемые средой, не могут быть или структурными, или связанными с текущим моментом. Лидеру может быть дан шанс (включая и шанс, вытекающий из кризиса) выступить с инициативами и поставить цели, которые в иной ситуации или в иных структурных условиях оказались бы неприемлемыми.
Таким образом, среда — это не такой аспект изучения политического лидерства как личность и институциональные механизмы (хотя они тоже являются частью среды и поэтому на них есть «налет» ее характерных черт). В то время как личность и институциональные особенности влияют на характер лидерства сами по себе, среда — это «субстанция», «сырьё», но также «каркас» для целей и политических инициатив. Употребляя другой образ, среда — это шахматная доска, на которой лидеры играют и должны играть. Политические инициативы представляют собой центральную основу для классификации политического лидерства; но они вырисовываются, окрашиваются и развиваются как результат постоянного или временного влияния среды, с которой приходится иметь дело лидеру. Поэтому второй необходимый шаг должен состоять в анализе того, каким образом среда видоизменяет динамику действий лидеров и отделяет то, что возможно, от того, что невозможно.
Лидерство и принуждение
Однако остается еще одна проблема. Часто лидерство рассматривают как противоположность принуждению. Лидерство понимается как умение побуждать, а не принуждать к определенным действиям. Это разграничение ценно для анализа, но реальность гораздо сложнее. Стоит напомнить, что лидеры не могут быть разделены на Тех, кто руководит посредством принуждения, и тех, кто руководит посредством согласия: существует множество градации между этими полюсами. С одной стороны, принуждение существует в каждом режиме: некоторые граждане несогласны с определенными политическими шагами, другие несогласны с принципами, на которых эти шаги основаны. С другой стороны, объём принуждения заметно варьируется даже в авторитарных государствах.
Принуждение — это явление, вообще плохо изученное, а еще хуже измеренное. Следует проанализировать условия, которые делают принуждение необходимым, а также тот уровень, выше которого оно перестает быть эффективным. Не пытаясь анализировать эти условия в целом, мы можем выявить некоторые общие тенденции.
Когда действия лидера совпадают с желаниями народа, потребность в принуждении невелика. Следовательно, принуждение требуется, если действия лидеров весьма отличаются от того, что хотят граждане. Консерватор может управлять обществом, в котором высказываются многочисленные требования перемен или в них ощущается потребность, только с помощью принуждения. Принуждение также должно быть жестким, если глубокие перемены «вколачиваются» лидером в общество, которое в основе своей удовлетворено существующим положением вещей. Когда действия лидеров направлены на умеренные изменения, то в этом случае, видимо, нужна в значительном принуждении в целом меньше. Таким образом, потенциал мощного принуждения заложен только в некоторых типах ситуаций. В основном это те ситуации, когда лидеры и население расходятся по главным политическим инициативам, во имя которых лидеры оказывают давление и которые они хотят быстро реализовать.
Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам.
Сборник воспоминаний и других документальных материалов, посвященный двадцатипятилетию первого съезда РСДРП. Содержит разнообразную и малоизвестную современному читателю информацию о положении трудящихся и развитии социал-демократического движения в конце XIX века. Сохранена нумерация страниц печатного оригинала. Номер страницы в квадратных скобках ставится в конце страницы. Фотографии в порядок нумерации страниц не включаются, также как и в печатном оригинале. Расположение фотографий с портретами изменено.
«Кольцо Анаконды» — это не выдумка конспирологов, а стратегия наших заокеанских «партнеров» еще со времен «Холодной войны», которую разрабатывали лучшие на тот момент умы США.Стоит взглянуть на карту Евразии, и тогда даже школьнику становится понятно, что НАТО и их приспешники пытаются замкнуть вокруг России большое кольцо — от Финляндии и Норвегии через Прибалтику, Восточную Европу, Черноморский регион, Кавказ, Среднюю Азию и далее — до Японии, Южной Кореи и Чукотки. /РИА Катюша/.
Израиль и США активизируют «петлю Анаконды». Ирану уготована роль звена в этой цепи. Израильские бомбёжки иранских сил в Сирии, события в Армении и история с американскими базами в Казахстане — всё это на фоне начавшегося давления Вашингтона на Тегеран — звенья одной цепи: активизация той самой «петли Анаконды»… Вот теперь и примерьте все эти региональные «новеллы» на безопасность России.
Вместо Арктики, которая по планам США должна была быть частью кольца военных объектов вокруг России, звеном «кольца Анаконды», Америка получила Арктику, в которой единолично господствует Москва — зону безоговорочного контроля России, на суше, в воздухе и на море.
Успехи консервативного популизма принято связывать с торжеством аффектов над рациональным политическим поведением: ведь только непросвещённый, подверженный иррациональным страхам индивид может сомневаться в том, что современный мир развивается в правильном направлении. Неожиданно пассивный консерватизм умеренности и разумного компромисса отступил перед напором консерватизма протеста и неудовлетворённости существующим. Историк и публицист Илья Будрайтскис рассматривает этот непростой процесс в контексте истории самой консервативной интеллектуальной традиции, отношения консерватизма и революции, а также неолиберального поворота в экономике и переживания настоящего как «моральной катастрофы».