Политические деятели викторианской Англии - [53]

Довольно скоро Дизраэли решил произнести первую речь и положить видавшую виды палату общин к своим стопам. Он на редкость неудачно выбрал время и место для первой, или, как говорят в палате общин, девственной, речи, а именно спустя всего несколько недель после избрания, когда обсуждался второстепенный вопрос, связанный с Ирландией. Только что выступил О’Коннол, слово от имени оппозиции взял лорд Стэнли, всеми признанный оратор. Дизраэли попросил благородного лорда уступить ему очередь, воспитанный лорд Стэнли эту просьбу удовлетворил. Члены парламента с изумлением уставились на новичка, который рискнул выступать после старых парламентских волков. Он был одет в невероятного цвета фрак и жилет, на голове какие-то кудри, из карманов свешиваются цепочки с брелоками — всё это едва ли могло понравиться достопочтенным членам парламента. Виги и радикалы были настроены против, а члены своей партии — равнодушно, с оттенком враждебности. То, что они услышали, понравилось им ещё менее того, что они увидели. Этот фат оглушил их путаными метафорами и высокопарными сравнениями, голосом, исполненным театральной аффектации. Вопреки традиции, которая требует принимать первое выступление вновь избранного члена парламента без враждебности, депутаты начали шуметь и хихикать. Хихиканье перешло в громкий смех, шум, просто рычание. Многие места в стенограмме просто пропущены, так как слова невозможно было расслышать из-за гула, криков и хохота. Зафиксированы отчетливо последние слова: «Я многое начинал по нескольку раз и заканчивал успешно (возгласы: „К делу!“), хотя многие предсказывали мне поражение, так же как они терпели его до меня (возгласы: „К делу! Садитесь!“, свист). Теперь я сяду, но придёт время, и я заставлю вас меня слушать! (Громкий смех, стучат тростями)». Вслед за этим встал лорд Стэнли и продолжил дебаты. Провал Дизраэли был полнейшим[157].

Спустя несколько минут Дизраэли вышел из зала. По другой версии он покинул палату после голосования. Так или иначе, но первая речь была более чем неудачной. Тем не менее, Дизраэли вошёл в историю как один из самых блистательных ораторов, многие фразы, брошенные им, стали афоризмами, а позднее послушать его выступления приходили тысячи. Поскольку Дизраэли и некоторые другие великие ораторы проваливались во время первой речи, парламентская традиция изменилась. Теперь считается дурным знаком, если палата общин окажет новичку теплый приём. Кое-кто из коллег попытался утешить и успокоить Дизраэли. Тем не менее, вернувшись домой, он написал Саре: «Я хочу дать тебе точное представление о том, что произошло и сразу сообщу, что мой дебют прошёл неудачно, но неудача была вызвана не моим провалом или неспособностью, а исключительно численным превосходством моих противников. Я не сумею сказать тебе, до какой степени они были озлоблены, несправедливы и несдержанны. Я сражался с мужеством… Твой прекрасно настроенный Д.»[158].

На следующий вечер Булвер зашёл после заседания палаты в клуб «Атениум». Там группа радикалов издевалась над выступлением его друга. Внезапно старый депутат ирландец Шейл встал, отбросил газету и отчитал насмешников. Он сказал, что Дизраэли суждено стать одним из лучших ораторов палаты, и они в этом смогут убедиться. Вчерашнее выступление не было провалом, оно было погромом. Речь новичка должна быть бесцветной, а Дизраэли рискнул показать свою яркую индивидуальность. Палата не допускает, чтобы человек показал себя умным и красноречивым прежде, чем она сама признает это. Услышав эту отповедь, Булвер подошёл к Шейлу и сказал, что Дизраэли будет у него к обеду. Не согласиться ли мистер Шейл поговорить с ним? Тот согласился, несмотря на усталость и подагру. Оба, Булвер и Дизраэли, сохранили запись той беседы, и смысл сказанного старым парламентским волком дошёл до нас. Шейл сказал, что это хорошо, что палата встретила его выступление обструкцией, хуже было бы вежливое, но холодное молчание. Тогда бы оратор либо возгордился, либо отчаялся. «Теперь, в течение этой сессии забудьте о ваших ораторских талантах. Выступайте часто, чтобы не казаться испуганным, выступайте коротко. Будьте очень спокойны: старайтесь говорить скучно, выражайтесь сбивчиво и путано, так как иначе сочтут, что вы хотите быть остроумным. Поражайте палату знанием деталей. Приводите цифры, даты и мелкие факты. Мало-помалу палата признает открыто тот ум, то красноречие, которые уже признают за вами в глубине души. Тогда внимание палаты будет вам обеспечено, и вы станете одним из её любимцев»[159].

Дизраэли оказался хорошим учеником и усвоил уроки старого мэтра. Неделю спустя в парламенте обсуждался второстепенный вопрос, касавшийся авторского права и внесения поправок в законодательство. Дизраэли попросил слова, так как тема эта, ему, писателю была близка и знакома. Очевидцы вспоминают, что палата замерла в ожидании. Некоторые ожидали услышать повторения потока элоквенции, которым палату угостили в прошлый раз и опять освистать оратора. Большинство готово было вежливо помолчать, так как им было неловко за устроенную обструкцию. Вопреки предположениям, оратор говорил банальные, всем давно известные вещи, показал знание предмета и предложил некоторые дополнения к обсуждавшемуся вопросу. Он сел под одобрительный гул членов парламента (там не принято аплодировать). Даже автор предложения встал и поблагодарил «достопочтенного члена парламента от Мейдстона» за интересные предложения, которые обещал учесть. Спустя всего год за Дизраэли были признаны ораторские способности и его речи выслушивались благосклонно. Ему даже стали прочить место в правительстве. Да и сам он мечтал об этом